Изменить размер шрифта - +
К этому квартету Константинов питал нежные чувства. Ну и цена, которую он предложил, показалась мне достойной. Семьсот тысяч долларов в год. Я, джентльмены, коллекционирую музыкальные инструменты и ссужаю их лучшим в мире музыкантам, не требуя платы. Скрипка или виолончель умрет, если на ней не играть. Идиоты в одном английском музее держат под стеклом «Мессию» Страдивари и гордятся тем, что на ней почти не играли и сохранился оригинальный лак. Я плакал бы над этой убитой скрипкой, если бы она не была фальшивкой… Но я уклоняюсь от темы. Так вот, я ссужаю инструменты бесплатно, а мне нужны средства на расширение коллекции, а иногда и на ремонт инструментов. Все-таки это очень старые скрипки, и их остается все меньше, а достойных музыкантов как никогда много. Так что предложение Константинова меня заинтересовало.

— Но Константинова убили, — перебивает Лэма Штарк. — Где же теперь скрипка? В полиции?

— А почему вас это интересует, господин Штарк? Ведь вы работаете на «Мидвестерн мьючуал», а она к этому делу теперь никакого отношения не имеет.

— Интересует потому, — отвечает Иван, медленно подбирая слова, — что мы тоже прошли всю цепочку, начиная от родителей Роберта Иванова, через Филипа Фонтейна и до вас. Мы теперь понимаем, как скрипка переходила из рук в руки с 1869 года. Константинов воспользовался результатами наших изысканий, просто он раньше встретился с вами. Мы были готовы рекомендовать «Мидвестерн» застраховать скрипку, только хотели попросить вас предоставить ее в пользование Роберту Иванову, который по российскому закону считается ее собственником. Дело даже не в этом — говорят, он очень талантливый музыкант. А лишившись своей скрипки, он забросил свою карьеру и… стал играть на гитаре в клубах.

— Ну, насколько я понимаю, это у него неплохо получается, — Лэм насмешливо склонил голову набок. — Я недавно читал про нового Курта Кобейна из России. Блюз из дельты Невы и все такое. Но это совершенно не объясняет вашего интереса.

Теперь уже Штарк старается смотреть в глаза Лэму, и у него возникает чувство, будто его засасывает в черную трубу и он несется по ней головой вперед, не касаясь стенок и ничего перед собой не видя. Но, словно зачарованный, Иван не отводит взгляда.

— Мой интерес, господин Лэм, в том, чтобы выяснить, как обстоит дело, и закончить его наилучшим для всех образом. Я… — Он с удивлением понимает, что сейчас то ли исповедуется, то ли похвастается, а ведь ни то, ни другое не в его правилах! — Я перфекционист. Меня тревожат вопросы, которые остаются без ответов, ситуации, в которых кто-то делает ошибки из-за недостатка информации. Должен признаться, они меня не просто тревожат — они для меня мучительны. Я ввязался в это дело, и теперь его нужно закончить.

— А ваш интерес, господин Молинари? Ведь вы с партнером можете и сейчас написать отчет в «Мидвестерн», и вам что-то заплатят, хоть я и не собираюсь больше страховать у них скрипку.

— Мой интерес… теперь скорее личного характера, мистер Лэм.

— Вот и у господина Константинова был, мне показалось, личный интерес, не связанный с музыкой, — отвечает Лэм не без сарказма, но и сейчас уголки его губ совершенно неподвижны.

Им приносят еду, и в следующие несколько минут они сосредоточенно смотрят только в свои тарелки. Иван даже не ожидал, что испытает такое облегчение, когда глаза Лэма отпустят его.

— Если ваша скрипка теперь в полиции, мистер Лэм, — возвращается наконец Штарк к своему вопросу, — вы, наверное, собираетесь ее вернуть?

— А кто вам сказал, что она в полиции, мистер Штарк?

— То есть… она снова у вас?

— И этого я тоже не говорил.

Быстрый переход