— Кого же похоронили?

— Не знаю.

— Слишком закручено.

Леденцов замолк. Видимо, насупился. Слишком долго я мучил его своими логическими построениями.

— Боря, есть и еще один подход… Кожеваткину кем считаешь?

— Тетей из сундука.

— Да, склероз, истерия, комплексы… Но интеллект не нарушен.

— Ну и что?

— А ведь она ждет Кожеваткина.

— Она может с таким же успехом ждать и архангела Михаила, и японского императора.

— Боря, а не было ли в городе пропажи трупа?

Леденцов молчал-молчал, а потом мне показалось, что он выронил телефонную трубку. Или сам упал. Но капитан всего лишь чихнул в мембрану. Кашлянув для завершения, он вдруг вспомнил:

— Сергей Георгиевич, чего я хотел звонить… Кожеваткина сняла деньги с книжки.

— Сколько?

— Все шестьдесят тысяч.

— А мне-то что? — вспомнил я свое положение.

— Уплывут денежки.

— Я теперь всего лишь гражданин.

Нам вдруг стало не о чем говорить. И чем дольше длилось молчание, тем хуже становилось мне — какая-то почти физическая сила оплела мою грудь слабой болью.

— Выезжаю.

30

Кожеваткина отперла дверь и уставилась на нас светлым, ничего не выражающим взглядом. Однако се вопрос был осмысленным:

— Зачем пришли?

— Здравствуйте, — ответил я.

— Может, впустите? — поинтересовался Лсдснцрв.

Не знаю, как он это делает — плечом оттирает? — но в квартире мы оказались почти сами собой. Следовало глянуть, нет ли там кого?

— Клавдия Ивановна, обычно человека вызывают повесткой. Мы же в порядке любезности приходим к вам сами.

Ее широкое обескровленное лицо, прозрачные глаза и всклокоченные седые волосы даже на близком расстоянии сливались для меня в белесый бесконтурный слепок. И дело тут не в зрении и даже не в полумраке — так воспринимался ее образ. Когда смотришь подводные съемки, то иногда видишь в голубоватой мгле белое и непонятное существо, которое живет себе и копошится…

— Чего надо? — спросила Кожеваткина именно меня.

— Клавдия Ивановна, говорят, вы деньги сняли?

— А и нет. Кто даст сразу такую суммищу…

— Значит, заказали?

— На завтрашний день.

— Для чего вам эти деньги?

— Отдать.

— Черному ворону?

— Матвею.

— Зачем ему деньги?

— Эва! — удивилась она. — Деньги-то его, трудом заработанные.

— Он же умер.

— От обиды большой, поскольку его деньги определила я на свою книжку. Деньги верну, он и явится в этот мир на постоянное место жительства.

— Понятно, Клавдия Ивановна. А когда муж придет за деньгами?

— Сегодня за полночь.

— Так ведь денег у вас нет.

— Растолкую ему. Он и завтра явится.

Мы выкатились из квартиры, обогащенные информацией. По крайней мере теперь я знал расклад Смиритского. Одна версия была для меня — насчет планетарного духа: вторая, попроще, для жены — смерть от обиды и воскрешение, если обида будет заглажена. Эта информация настолько взбодрила, что мы решили к полуночи сесть в засаду. Ну, засада не засада, а покараулить. Откровенно говоря, я не представлял, как Смиритский сделает все технически. Привозит старика и увозит? Да существует старик-то? Мысль, что он жив, есть всего лишь моя крайне зыбкая версия.