— Часы с кукушкой, — объяснил хозяин квартиры, заметив мое оцепенение.

Как сказал Каретников: «выскакивала, отряхивалась, а потом уж ку — ку»? Я хотел спросить про эти часы, но открылась дверь одной из комнат и вышла девочка лет пяти. Она разглядывала меня, склонив голову набочок; впрочем, может, ей было тяжело держать громадный бежевый бант. Девочка разглядывала меня, а я смотрел за ее бантик, в комнату…

Что там? Декорации, мастерская или какой — то иной мир?

Загорелые, красновато — коричные фигурки людей обнимали такие же загорелые гроздья винограда, загорелые лисы или волки стояли на задних лапах и тянулись к загорелым женщинам, загорелые листья висели на загорелых лианах, загорелые пышные птичьи хвосты прикрывали загорелых мартышек… Красное дерево. Я догадался, что вижу бок старинного инкрустированного шкафа; того самого, за который знатоки давали четыре тысячи.

— Это квартира Сокальской?

— Сокальских, — поправил мужчина.

— Спасибо за внимание, — буркнул я, заталкивая в портфель блокнот с данными на Мишку — могильщика.

Вот — вот могла прийти сама Сокальская, которая наверняка заскандалит. Выходило, что она права, — преследую ее весь день. Впрочем, узнанное здесь стоило любого скандала.

— А опрашивать? — удивился хозяин квартиры.

— Кто же не знает Сокальских? — заверил я фальшивым голосом и у двери все — таки не удержался: — Если не секрет, где можно купить такой диковинный шкаф?

— Семейная реликвия.

— О, наследство.

— Что — то вроде.

Сокальский открыл замок и, выпустив меня на лестничную площадку, спросил полутревожно — полуиронично:

— Вы, случаем, не наводчик?

— Шкафик ценный, — согласился я с его подозрением, потому что тут, на нейтральной площадке, смелости у меня прибавилось. — Небось тыщи четыре стоит.

— Допустим, — выдавил Сокальский так, что на всякий случай я сошел на пару ступенек, где смелости, естественно, прибыло.

— Да разве есть смысл наводить на такой шкаф?

— А в чем есть смысл?

— Прийти за ним лично, — заверил я, опустился еще ниже и добавил: — С отмычкой.

12

И пацаном, и после я всегда любил природу. Рыбалка, по грибы, ночью у костра… Но вот недоумение: чем старше, тем меньше ее люблю. Теперь не то чтобы равнодушен, а спокоен и на лесистые дали гляжу без сердечного биения. Почему же? Молодым — то я только что вышел из природы и как бы отделился для самостоятельной человеческой жизни. Вот и тосковал по ней. Теперь же знаю, что природа меня ждет; ждет, когда превращусь в глинку и вернусь к ней.

Что такое «адская машина»? Нет, не бомба. Часы. Самая страшная «адская машина» — это часы. Тикают себе, тикают, и жизнь твою протикали.

Старому жить смешно. В прошлом году поехал проведать перед смертью свой родной городишко. Никого и ничего не нашел, но то разговор особый. К ночи пошел в гостиницу захудаленькую. Номеров, конечно, нет. Стал я плакаться и на свои годы уповать. Администраторша смотрела — смотрела на меня и спрашивает: «Сколько вам лет?» — «Шестьдесят девять». — «А что, если я вас в номер с женщиной поселю?»

Дочке надо избегать появляться на людях с матерью, а сыну — с отцом. Потому что сразу видно, в каких стариков превратятся они со временем.

Сегодня вечером сперва было нечем дышать, а потом в левой половине груди боль тяжелая, потекшая по руке.