Изменить размер шрифта - +
Сижу, слушаю, все равно сдерет. Вам дым не помешает? Это меня спрашивает, в своей — то машине… Ну, думаю, если кофе предложит, вылезу к такой — то бабушке. А уже и кладбище. Интересуюсь со страхом, сколько с меня. Этот нахал улыбнулся и говорит: «Нисколько, мне было по пути…» Хлопнул дверцей и уехал. На кладбище, дома и даже ночью мне не дает покоя скрипучая мысли: что бы это значило? Содрал бы, недовез, обругал, нахамил… Я бы обиделся, но уснул бы спокойно, поскольку привычный факт. Но загадать такой каламбур? Господи, или докатились мы до такой жизни, что подвезти старика до кладбища без денег кажется подвохом или подвигом?

Делал ли я в своей жизни глупости? Еще сколько. Но есть одна моя самая непростительная глупость… Зная цену времени, я торопил его.

Есть на земле человек, который обидел меня так, что и не высказать. Я думаю о нем, потому что родной и единственный. Говорят, жестокость рождает жестокость. Мысль верная, известная. Я для этого человека ничего не жалел. Коли жестокость рождает жестокость, то доброта должна рождать доброту. Тогда вопрос… Почему щедротная доброта одного породила жестокость у другого?

В старости можно и поразмышлять что важно в человеке: ум или организм? Говоря иначе, дух или тело? Поскольку все, что есть в нашем организме, есть и у зверей, то главным в человеке полагаю дух. Правда, наш дух как бы находится на содержании у нашего организма.

Господи, как хорошо, что природа изобрела склероз… Если помнить пережитое, то согнешься под бременем.

Есть День защиты детей. Почему нет Дня защиты стариков?

 

15

 

Паспорт у него отсутствовал, но личность Устькакина сомнений не вызывала — феерический нос засвидетельствовал. С его слов я вписал в протокол имя — отчество, год и место рождения; споткнулись мы на социальном положении и месте работы.

— Ну кто вы: рабочий, колхозник, служащий? — добивался я.

— Мне это неизвестно. Вот осенью арбузы продавал…

— А теперь чем заняты?

— Мебель кому надо подношу.

— Короче, тунеядствуете?

— Я природу люблю, — он поджал синюшные губы.

— Ну и что?

— Летом грибов продаю на десятку в день. Малинку, черничку… Включая полезные травы. Дачникам — любителям шишечку поставляю для самоваров. У меня как бы кооператив из одного меня.

Свидетель оказался говорливым, что иногда полезно: не потребуется моих усилий на вытягивание слов. Кроме того, хвастуны частенько выкладывают правду, ибо желание покрасоваться сильнее прородной осторожности. Устькакин рассказывал, как и сколько добывает лесных даров. Я слушал, и мне стали чудиться лесные запахи — кислая клюква, мокрая земелька, застойное болотце; потом эти запахи соединились в один, кисловато — древесный, будто у меня под столом второй месяц вымокали опилки. Я воззрился на нос свидетеля.

То ли Устькакин перехватил мой взгляд, то ли приметил дрожь моих ноздрей:

— Когда работал на мыловарке, нюхнул вещества.

— Какого вещества?

— Желтого, химического.

— И что?

— Нос позеленел.

— А не от суррогатов?

Теперь Устькакин обиделся всерьез: глаза порозовели и блеснули неприятно, синюшные губы сжались почти до полного исчезновения, а салатный нос стал, по — моему, раздуваться, как капюшон у кобры. К кисловато — древесному запаху спиртного добавился запах сопревших листьев — видимо, Устькакин шевелил в сапогах пальцами.

— Знаю один жуткий эпизод суррогатов…

Не дождавшись моей реакции, он эпизод этот выложил:

— Дело было на свадьбе.

Быстрый переход