— Ах, как неудобно.

— Вот твой кофе, nina, как раз как ты любишь.

— Спасибо, — она сделала несколько торопливых глотков. — Но вы, разумеется, не поверили тому, что рассказала бабушка.

— А ты сама не хочешь, чтоб я верил?

— Лучше, если бы не верили.

— А я думаю, лучше как раз — поверить.

— В самом деле? — Голубые глаза девушки широко раскрылись… Она утонула в жарком, ласкающем взгляде Рауля, чтобы через секунду обнаружить, что сидит у него на коленях — маленькая нежная раба своих чувств, с которыми не в силах бороться, — и потому просто опустила головку с трогательными завитками влажных волос ему на плечо.

— Не желаешь узнать, почему я поверил словам принцессы?

— Ведь она обещала не рассказывать тебе!

— Признаюсь, я вытянул из нее твой секрет… хотя она не очень-то и сопротивлялась.

— А теперь вы хотите услышать все это от меня самой и в очередной раз посмеяться! — Она уже вся напряглась, чтобы вскочить, но Рауль мягко удержал ее за плечи.

— Не говори так со мною, Жанна, а то я действительно стану таким, каким ты меня всегда считала. — Нежно и крепко обнимая девушку одной рукой, Рауль другой гладил ее мягкие волосы, маленький подбородок, чуть впалые щеки, изящный изгиб шеи и плеч. — Зачем же бояться, nina? Я ведь люблю тебя.

— Рауль!..

— Да, с того самого момента, как ты впервые взглянула на меня своими огромными голубыми глазами, в которых я прочел бесконечную жажду любви. Сиротка. Девочка на побегушках, что сопротивлялась мне на каждом дюйме пути от побережья до Беникеша, от балкона мечети до сегодняшнего старого дворика. Отчего, скажи во имя неба?

— Мне казалось, будто ты любишь Ракель.

— А разве я не предупреждал, что воображение может завести тебя слишком далеко? — Он слегка шлепнул Жанну, а потом прижал еще теснее к мускулистой, сильной груди, пышущей жаром под белым шелком рубашки. О, златокожий мучитель с пустынным солнцем в крови. Бессвязно бормоча что-то, она зарылась в эту белую рубашку.

— Т-ты, Рауль, никогда не целовал меня нежно и всегда был жестоким.

— А ты всегда была холодной… слишком холодной на мой вкус дикаря. — Он взял ее за подбородок и, заставив смотреть прямо в глаза, долго вглядывался, словно читал одному ему понятные письмена.

— Так, значит, меня записали в женихи Ракели. Вот бы она всполошилась, если б узнала. Ведь она тоже считает меня ужасным тираном. Ее муж был больше похож на Ахмеда.

При упоминании Ахмеда Жанна вздрогнула: ведь он с такой уверенностью рассуждал о том, что она не подходит Раулю. А может, он все-таки прав? И лучше бежать отсюда, пока не поздно?

— Рауль, ты думаешь, мы подходим друг другу?

— Как мед и хлеб, my querida , — он усмехнулся, — как лед и пламень.

— Хочешь сказать, что я должна наконец растаять?

— М-м-м, — он склонил голову и очень медленно припал к ее губам, пробуя на вкус их нежную, застенчивую мягкость, лаская и постепенно завладевая ими, но уже не причиняя боли, как тогда, в гневе.

— Растаять и стать сладостной, моя Жанна. Как я хочу тебя!.. Хочу любить, защищать, научить, что значит — стать частью кого-то. А еще я хочу, чтобы принцесса объявила о нашей помолвке на балу в честь своего рождения. Это будет для нее лучшим подарком.

Жанна глубоко вздохнула, все еще не веря в теплую, чудесную реальность любви Рауля. И, тем не менее, вот он, его чувство — в его глазах, губах, в нежно и крепко сомкнувшихся на ее талии руках.