— Пожалуйста? — Фарима, улыбаясь, показала на банкетку и жестами объяснила, что хочет причесать Жанну. Потом подняла гребень и вложила ей в руку серебряное зеркальце с ручкой в виде обнаженной богини. Жанна безропотно подчинялась мягким прикосновениям девушки, а когда наконец взглянула в зеркало, то увидела, что волосы ее приведены в порядок и отливают шелковистым блеском, а легкие мазки крема и пудры скрыли следы недавних слез под глазами.

Она благодарно улыбнулась, и довольная Фарима достала из резного гардероба платье нежной расцветки, сшитое из цельного куска материи, и пару туфелек без каблуков, со слегка загнутыми носками, — бабушей, как их называли здесь. Жанна молча позволила, чтобы ее одели. «Ничего не скажешь, приятно, когда тебя обслуживает молодая девушка, такая мягкая и послушная, — подумала она. — Понятно, почему восточные мужчины имеют целые гаремы». Здешние женщины обладали даром смягчать напряжение, создавать гармонию и покой, а Жанна сейчас нуждалась именно в спокойном расположении духа. Ведь принцесса впервые приглашает ее к себе и будет, конечно, задавать вопросы, отвечать на которые нужно с ясной, холодной головой.

Она поднесла руку к горлу и ощутила биение собственного сердца. На светлой коже, как напоминание об ошибке, сверкнул изумруд. Расширившиеся глаза девушки выдавали ее волнение и тревогу. Что делать, что говорить, если принцесса напрямик спросит, любит ли она Рауля? Притворяться Жанна никогда не умела и, кроме того, хорошо знала: что утаить что-то от женщины гораздо труднее, чем от мужчины. Принцесса Ямила проницательна и просто интуитивно поймет, что такая одинокая девушка, как Жанна, у которой в целом свете — никого нет, не может не влюбиться в красавца Рауля, чьи мужественность и благородство сродни древнеримским, а высокомерие скрывает цельный характер.

Фарима дотронулась до руки Жанны. Девушка с трудом выдавила в ответ улыбку, и они вместе вышли из комнаты, направившись в апартаменты принцессы. Кожаные подметки бабушей слегка постукивали по изразцовому полу. Этим мягким, как пух, восточным шлепанцам здесь отдавалось предпочтение перед европейской обувью. Сквозь кованые завитки оконных переплетов пробивалось солнце, рисуя на полу и стенах кружевные узоры; за спиной остался фонтан, заросший золотой кассией.

Наконец, они остановились перед дверью с выведенной над ней затейливой вязью надписью, по всей видимости, строкой из Корана. Дверь была открыта в знак того, что принцесса готова принять гостью. Жанна помедлила и вошла, вздрагивая и сжимаясь, как котенок.

Ноги ее сразу утонули в мягком восточном ковре. Пахло апельсиновым цветом и розовой водой, над головой тихо урчал вентилятор, отбрасывая мечущуюся тень на стены цвета слоновой кости. В гостиной, богато меблированной диванчиками, маленькими столиками с инкрустацией перламутром, кедровыми ширмами, прихотливыми светильниками-поставцами, стояла приятная прохлада, живописные миниатюры кисти старых мастеров, изображающие охотников в пустыне или влюбленных на берегу пруда, украшали простенки, обшитые деревом ценных сортов.

Комната была так же экзотична, как и сама принцесса, надевшая на сей раз baracan из мягкого серебристого шелка. Тяжелые серебряные серьги подчеркивали ее хрупкость; при первом же взгляде становилось ясно, от кого Рауль унаследовал свои дивные глаза, такие живые, бездонно черные, с мерцающим в глубине затаенным пламенем.

Принцесса протянула вперед руку, кольца надменно вспыхнули, словно приказывая Жанне сесть рядом с их хозяйкой. Девушка подчинилась и оказалась во власти черных глаз, таких же, как у Рауля, внимательно разглядывающих ее, проницательно примечающих все: и юное напряженное личико посетительницы, и ее нервно стиснутые руки, и аккуратную прическу.

— Надеюсь, вы не боитесь меня?

Какой удивительно глубокий голос у такой хрупкой женщины, — подумала Жанна.