Прикрыв уставшие глаза ладонью, он заговорил о служении вечному, о болении чужими болями и о любви. Неожиданно он все это подарил Маше.

Обняв ее ноги, прикрытые стеганым одеялом, он сказал:

- Ты - моя прекрасная, единственная, возьми меня всего со всем творчеством и мукой. Я хотел бы служить тебе, как раб, до смерти.

У Маши похолодели руки, на лбу выступил пот и веснушки.

- Ты устал, ты заработался, поди ляг, обещай мне не читать перед сном, - сказала она, с отчаянием чувствуя, что совсем не то говорит.

Когда он, размягченный и растроганный, ушел к себе спать, она опять вынула из-под подушки платочек и продолжала плакать о Фелицате и о том еще, что не может понять знаменитого писателя и он скоро разочаруется в ней и покинет.

Фелицата стояла у стены, наклонив голову, опустив длинные руки. На убогой ее шапочке вздрагивала вылинявшая роза. Юбка и синий жакет помяты и в пятнах.

- Фелицата, почему вы молчите? Ведь я все вижу и не для того спрашиваю, чтобы осудить: мне нужно знать, что случилось? - в десятый раз говорила Маша, стоя перед Фелицатой.

- Ничего не случилось, помилуйте, я вполне всем довольна, - отвечала девушка, поджимая обветренные губы, - напрасно за мной посылали.

- Ваша тетка, я знаю, не пускает вас больше ночевать. Она бог знает что рассказала про вас. Но я не верю.

- У тетеньки характер довольно странный, - ответила девушка.

- Одного не пойму, для чего вы спали три ночи на гладильной доске?

Фелицата строптиво вздернула голову и сейчас же карими глазами уставилась в угол. Смуглое лицо ее было обтянутое и желтое. С боков упрямого рта - две недавних морщины и на веках - припухшая синева.

- Что же, я на кухню пойду милости просить у вашей кухарки? ответила она и вытянула губу брезгливо. - Сдохну, - никому не поклонюсь.

После молчания Маша заметила робко:

- Ночуйте, пожалуйста, в комнате, где сундуки, - я туда велела кровать поставить.

- Благодарю-с, - ответила Фелицата.

В это время Иван Сергеевич смотрел в щелку двери. Он встал недавно и только что перечел начерно вчера написанный рассказ. Что-то в нем не понравилось, остался осадок, точно после сна про ночные туфли. Иван Сергеевич упал духом и сейчас, услышав голос Фелицаты, подошел на цыпочках к двери.

Фелицата молчала, только в длинном горле ее катался клубок. Маша стояла перед ней, сжимая кулачки; узел рыжих волос сполз набок и юбка застегнута криво, как всегда во время душевных переживаний.

"Вот опять страдание, опять вечная загадка, - подумал Иван Сергеевич, - но опиши я Фелицату, как она есть, - получится частный случай. Анекдот..."

Маша в это время додумалась и сказала:

- Я с удовольствием вам отдам несколько моих кофточек. Бедная моя, милая, ну, не нужно так...

И она пальцами коснулась острого плеча девушки. И от этого прикосновения рухнули все, напряженные до остервенения, силы Фелицаты, она быстро закрылась левой рукой, рот ее раздвинулся точно от смеха, а сквозь пальцы потекли слезы.

Маша крепко охватила девушку и сама заплакала ей в вылинявшую розу.

- Да-с, так-с, - проговорил Иван Сергеевич, сильно почесал затылок и пошел к себе.

На столе, в кабинете, на промокательной бумаге лежали жирно исписанные листки. "Мука тысячи поколений в моем мозгу, о страдание, проклинаю и благословляю тебя" и т. д., - прочел Иван Сергеевич, поморщился и вычеркнул фразу секретаря управы.

К вечеру была вычеркнута половина рассказа. Приходила Маша, попросила дать прочесть. Иван Сергеевич шагал по ковру, не отводя глаз от озабоченного лица читающей Маши. Вдруг она улыбнулась. Он перебил:

- Что? Что? Хорошо? Смешно?

- Нет, - ответила Маша, - я не о том: Фелицата, как только легла на постель, так и заснула, точно ребенок.