— Он тоже застенчивый, — бросилась на защиту Катя.

— Застенчивый деспот? Совсем уж страшно!

— Анастасия любит его. Вот и молчит, — грохнул своим аргументом Александр Степанович.

Катя напряглась: ей было неприятно, что Васю еще кто-то, кроме нее, смеет любить. «Что там у них? Как он обращается со своей Анастасией Петровной и со своей музыкальной Сонечкой?» — терзалась она. И решила наконец все это проверить «на месте»: отправиться за Сонечкиной статьей.

— В гости к себе он почему-то не приглашает, — узнав о намерении дочери, отметила Юлия Александровна. — Семейные даты в общественных местах отмечает — в ресторанах, кафе.

— Потому что не жмот! — громыхнул очередным защитительным аргументом Малинин.

— Причина в другом, — не поддавалась Юлия Александровна. — Уж его-то дом, без сомнения, его крепость. А крепость — понятие военное, связанное с секретами, тайнами.

Проникать в тайны и рассекречивать секреты было Катиной слабостью.

2

Когда детей в раннем возрасте спрашивают, кого они больше любят — маму или папу, дети обычно молчат. Они оказываются тактичней тех, кто их спрашивает: не хотят обидеть ни маму, ни папу. А Катя молчала потому, что больше всех на свете любила дедушку.

Случайно услышав, что родители ждали сына, она поняла, что ее не ждали… А дедушка хотел внучку. Он, значит, ждал! И сразу же стал понимать ее не с полуслова (словами Катя вначале еще не владела), а с полужеста и полузвука. Он безошибочно определял, в чем ее неудобства, мучения и чего она хочет.

Отец Кати разобраться в этом и не пытался: даже в час рождения дочери он ускорял рождение какого-то предприятия, за которое «отвечал головой», вдали от родного города. Голова его постоянно находилась в опасности, хотя внешне выглядела вполне ухоженной и благополучной: холеная, модно подстриженная. Дедушка именовал его «командировочным мужем». Он отсутствовал столь продолжительно, что, по мнению Александра Степановича, в командировках фактически находился дома. Но и присутствуя, он тоже отсутствовал: разговаривал отрешенно-бодряческим тоном, задавал вопросы, которые не требовали ответов.

Ответы ему были и не нужны: походя спросив о чем-либо Юлию Александровну, он удалялся в другой конец комнаты, чтобы так же походя спросить о чем-нибудь Катю. А спросив ее, оказывался возле Александра Степановича, который заранее предупреждал:

— Отвечать не буду!

В Катиной памяти отец неизменно ассоциировался с чемоданом. Чемодан либо упаковывался, либо распаковывался. Так как при встречах и расставаниях слова произносятся особые — громкие или проникновенные, — отец ассоциировался еще и с неестественно приподнятым тоном, с необычными интонациями, которые не должны быть частыми, если хотят заслужить доверие: чрезвычайное не может быть постоянным.

Катя из окна смотрела вслед отцу, когда он уезжал, и сквозь стекло махала ему, когда он приезжал с вокзала или аэродрома. Ей казалось, что походка убывающего отца была легче и радостней, чем походка прибывающего.

Заметив, что мама и дедушка отходят от окна в грустной задумчивости, шестилетняя Катя, уже тогда во всем любившая ясность, спросила отца:

— Ты что всегда так торопишься?

— Боюсь опоздать на самолет. Или на поезд…

— Выходи раньше — и не будешь бояться. А почему нам не машешь?

— У меня в руке чемодан.

— Это в одной. А другая?

Отец стал махать свободной рукой, но с такой дежурной благожелательностью, как если бы встречал или провожал делегацию не очень дружественного государства.