Тони открыл рот и что-то бессвязно пробормотал. Около дюжины разных ответов перепутались у него в голове.

Фостеру казалось, что прошло уже полчаса. Все это время он слышал лишь собственное прерывистое дыхание. Наконец Тони не выдержал и тихо спросил:

— А теперь сколько времени?

— Двадцать три часа семнадцать минут.

Тут он понял:

— Ворота не открылись.

— Судя по всему. Думаю, нашему врагу нужно подготовиться.

Юноше это казалось резонным. Не успокаивающим, не ободряющим — ни в коем случае! — но резонным.

— Зачем ему сражаться с вами, если он сможет пройти через ворота утром, когда вас тут не будет?

— Действительно — зачем?

— Он явится утром, когда я останусь здесь один.

«Раз уж мы начали рассуждать…»

Тони подыскал еще пару доводов, пока Генри откатывал лампу обратно к панели и сматывал кабель.

— Он, должно быть, сообразил, что нам труднее остановить тени во время съемок. Куча людей, болтающихся кругом и пытающихся снять телесериал, здорово мешает главному герою защищаться от злых волшебников, приходящих из другого мира.

В тусклом свете сверкнула белозубая улыбка Генри.

— В телесериале главный герой справился бы.

— К услугам проклятущего телевизионного героя пятьдесят человек, присматривающих из-за камеры за тем, чтобы он выглядел хорошо. А я добьюсь того, что меня уволят. Вы же понимаете это, верно?

— Не обязательно уволят.

— Нет, обязательно, — заявил Тони, и они бок о бок направились к задней двери. — Даже если мы спасем мир, я потеряю работу, квартиру и закончу тем, что буду показывать фокусы в Газтауне. Я почему-то проникся куда большим сочувствием к шестому сезону «Баффи».

— Это должно мне о чем-то говорить?

— Двадцать первый век на дворе, Генри. Постарайтесь идти в ногу со временем.

В двадцать один тридцать Тони наложил вето на предложение вломиться в квартиру волшебницы.

— Послушайте, если она не хочет туда приходить, вы ее все равно не заставите.

— Ты не заставишь, — поправил Генри. — А я могу.

— Вы сможете заставить ее драться, когда она там окажется?

— Ты удивился бы, если бы узнал, сколько людей сражаются, будучи загнанными в угол.

— Да, как крысы. Она уже в углу, — нахмурился Тони, потирая грудь. — Если сейчас мы войдем и застанем ее дома, она будет драться с нами. Если Арра победит, то некому будет блокировать ворота.

— «Один стоял храбрый Гораций, все еще верный себе. Пред ним — трижды тридцать тысяч врагов и широкий поток позади».

— Что?

— «Гораций на мосту» лорда Маколея.

— К черту. Просто ведите машину, хорошо?

Итак, Генри отъехал от дома волшебницы, гадая, почему Тони так круто изменил свое отношение к Арре, перейдя от былого понимания к мрачному негодованию. Терпение бессмертного оказалось Божьим даром, когда вампир слово за слово выуживал у Тони рассказ о событиях вчерашнего утра. Въехав на студийную парковку, Генри уже знал, откуда появился круглый воспаленный синяк на груди Тони, отливавший пурпуром на фоне не до конца поблекших меток недавнего избиения.

Ворота не открылись, битва была отложена. Генри забросил Тони домой и подождал снаружи, не попадаясь на глаза, пока сердцебиение парня, слишком знакомое, чтобы можно было перепутать его с чужим, не замедлилось в мерной каденции сна. С улицы Фицрой мог видеть, что все лампы в квартире горели, и сердито зарычал, расстроенный тем, что Тони вел теперь битву со страхом, в которой ему ничем нельзя было помочь.