Изменить размер шрифта - +
Потому что солдаты стреляют с крыш, и с земли тоже стреляют, потому что в Солоухайм есть чародей, умеющий насылать непроницаемую черноту, которая не страшна солдатам в черным масках, они видят, видят каждого, и как дирижабль горит над толпой, и Хезер не должно быть там, где…

– Все хорошо. – Ледяная рука легла ему на лоб, оборвав потревоженный лихорадочный ворох мыслей. – Тебя вытащили. Даже домой привели…

Хезер убрала руку, и там, где она прикасалась еще целую восхитительную секунду оставался прохладный след, медленно затягивающийся сухой коркой боли.

– Не нашел, – коротко бросил Штефан, по прежнему не открывая глаз.

– Его уже вряд ли кто нибудь… – тихо ответила Хезер, помогая ему приподняться и прислоняя к его губам прохладное стекло стакана. – Тебя мальчик привел, рыженький такой. Очень торопился от тебя избавиться, но ему Бен сказал довести «херра циркача» до дома.

 

Он почти не слышал, что она говорит, и его это мало волновало. Потому что в стакане была вода, и когда она кончалась, Хезер наливала еще. А в воде, судя по привкусу, были капли, постепенно рассеивающие головную боль. Вот это имело значение. А все остальное, если у них над головой не горит дирижабль – нет.

– Я что, сам шел? – все таки спросил он, в тягостное мгновение, что она наполняла стакан.

– Шел, даже ругался, – вздохнула она.

– Отлично, – Штефан вылил на ладонь остатки воды и попытался промыть глаза.

– Нет, не надо! Я тебя мазью от отеков намазала, ты бы рожу свою видел…

– Я не могу увидеть свою рожу, Хезер, потому что ты просишь меня не открывать глаза, – проворчал он, ощупывая лицо кончиками пальцев. Кожу действительно покрывал слой подсохшей мази, а на носу обнаружилась странная проволочная конструкция.

– Судовой врач сказал сломали, – подтвердила она. – Ты теперь будешь кривоносый и храпеть.

Он хотел огрызнуться на ее неловкие попытки шутить, но потом осознал весь смысл сказанного и почувствовал, как ужас спазматически сжался в животе.

– Какой врач?!

Мир продолжал качаться. Штефан несколько секунд убеждал себя, что его просто мутит, и что это просто невозможно. Что он слышит, как мечутся в клетках канарейки, и что если открыть глаза – увидит те глупые обои в цветочек в их спальне.

Но долго обманывать себя не получилось – мир действительно качался.

– Судовой, – безжалостно подтвердила Хезер. – Там, на улице началось… Все стреляют, вопли, трупы, пожары, взрывы, соседка сказала, что уже началось мародерство. На дереве у нас перед домом мужика повесили, так он наверное до сих пор там висит… Ты без сознания валялся, жрать нечего, из лекарств дома микстурка от головной боли и успокоительное, я тебе их на всякий случай и дала. Наверное, надо было поменьше, вдруг ты из за них не просыпался…

Она говорила спокойно, не оправдываясь и не торопясь. Штефан очень старался на нее не злиться, в конце концов умница Хезер иногда выключала голову в самый неподходящий момент, но на этот раз почти сделала все правильно, разве что с перепуга напоила его всеми лекарствами, какие нашла.

Правда, он не представлял, как она дотащила его и канареек до порта, и как договаривалась с капитаном.

– Мне помогли, – отозвалась она на его мысли. – Потом пришел еще один мальчик. Бен где то бегал, но сказал, что нас нужно доставить в порт. Договорился с капитаном парохода, что он нас возьмет на борт… Мальчик, как там его… в общем, помог добраться.

– И мы на пароходе, – вздохнул Штефан.

– Да. Так получилось.

Теперь, когда пропала необходимость убеждать себя, что звуки тоже рождает больное сознание, Штефану пришлось признаться – мир не просто качался.

Быстрый переход