– О современности пускай молодые пишут, – пробормотал Сабуров. – У них глаз острей…

И квартиры у них нет, подумал он, и дачи, и «Волги», за которую еще расплачиваешься… Пишите, ребята, искренне подумал он. А я вас буду долбать. А вы не обращайте внимания. Разные у нас работы…

– Ах, как бы я хотела знать, о чем вы задумались сейчас?

Сабуров тяжело вздохнул.

– О работе…

Ведь было же, было! По‑настоящему, всерьез! И героизм был, и трусили, и близких теряли, самых любимых, без которых жизнь не в жизнь, и калечились, видел сам, помню! Под гремящие «панцеры» ползал со связками гранат по черному от пожарищ снегу; вот эти три пальца срезало осколком, аккурат когда завопил «ура» на атакующем бегу, – до сих пор мне их жалко, этих пальчиков невосполнимых, с девятнадцати лет без них живу, а привыкнуть не могу; в окопе, залитом по колено дождевой жижей, застрелил мародера – хрен его знает, интеллигент он был или нет, просто падло… Кого теперь пристрелить? Кто мародер? Я же и мародер! Обдираю красивости с безобразного трупа общими усилиями убитой войны и продаю официальным скупщикам с целью личного обогащения… Но разве я один? Разве я это начал? Разве этого требую от других я? Да‑а… А ну‑ка, вслух! Тут уж не о трех пальчиках разговор завяжется! И ужас‑то в чем: не побежит вслед буксующей по распутице «эмке» особиста святая девушка, не оскользнется в грязи, не закричит, задыхаясь: «Они разберутся, я верю! Я буду ждать тебя! Я приеду к тебе!» Все, все знают, как они разберутся. Жена скажет: «Ты о детях подумал, старый истерик?» А дети скажут: «Тебе что, больше всех надо?» А Наташка скажет: «Только не вздумай упоминать мое имя. У меня муж, между прочим, мне с ним еще жить и жить». А парторг скажет: «Ох, Михалыч, вот уж от тебя не ожидал… Но теперь – извини».

– Пожалуй, мне пора. Надо подготовиться, до передачи осталось немного.

– Как желаете, – сухо проговорила генеральша. – Не смею задерживать столь занятого человека.

– Не сердитесь, – сказал Сабуров примирительно.

– Как желаете, – упрямо повторила она. Наверное, сама еще выпить хочет, догадался Сабуров. – Право, если вам действительно приятно мое общество…

– Оно мне действительно приятно, – Сабуров прижал руки к груди и даже слегка поклонился.

– То вы могли бы подготовиться вчера.

Вчера я еще даже не знал, что выступаю, подумал Сабуров. Но вслух этого, конечно, не сказал.

– Вчера утром я был еще в Свердловске, я вам рассказывал. Прилетел только к вечеру. Там была напряженная программа.

– Могли бы поработать ночью. Я знаю, творческие люди всегда мало спят.

– Вы недосыпали когда‑нибудь, чтобы сделать другу приятно? – не выдержал он. – Хоть раз?

Анна Аркадьевна гордо выпрямилась в кресле.

– Я ведь женщина, – проговорила она с неподражаемым достоинством.

Сабуров глубоко вздохнул, как перед прыжком в ледяную воду.

– Простите, – сказал он. – Я забыл.

Он вскочил, в прихожей схватил шляпу и плащ и попытался выйти сквозь закрытую дверь. На миг стало шумно.

В этот миг генерал Пахарев осторожно выглянул из кабинета в приемную. Женечка была на месте. День кончился, но раз шеф не ушел, она продолжала работать.