Дима улыбнулся.

– Как бы квиты, – проговорил он. Подумал. – Это закон распределения душ умерших для следующего воплощения.

– Да, для нашей жизни такое знание совершенно необходимо, – съязвила Инга.

– Каждый поступок, – будто не слыша, продолжал Дима, – ставит твою душу на один из миллиона возможных путей, по которому после твоей смерти она пойдет. И в конце каждого из путей – какой‑то будущий человек, будущее животное, будущее растение…

– И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

– Вот именно. И каждый поступок перещелкивает стрелки с одного возможного пути на другой, в лучшего или худшего человека, в благородное или мерзкое животное… Итоговый вариант пути – это и есть карма. Фактически «инга» – это судьба. Только не данной жизни, а будущей, посмертной.

Слова были как удар. Он сам это сказал, сам. Я даже зажмурился на миг от какого‑то мистического, суеверного трепета. Он опять все знал наперед.

Сам не подозревая об этом.

– И которой уже Инге вы вбиваете клин столь охмурительной информацией? – ершась уже без всякого желания, и потому с какой‑то совсем нелепой грубостью, спросила девушка.

Дима покосился на нее. Глядя вперед, Инга поджала губы.

– Фи, Элиза! – проговорил Дима с жеманным возмущением а‑ля доктор Хиггинс. – Что за тон, что за манеры! Единственная Инга, с которой я был более или менее знаком, – это Инга из Германовской «Операции „С Новым годом“.

– Герман – это что, писатель? – после паузы спросила Инга. Дима даже слегка растерялся.

– Ну да, – подтвердил он, придя в себя. – Но героиня «Пиковой дамы» утопилась в Зимней канавке не из‑за него.

Инга фыркнула.

– Вы меня уже совсем за дебилку держите?

– Нет! – возмутился Дима. – Не совсем!

– И на том спасибо. Послушайте, куда вы так несетесь? Я же не иноходец!

Дима сразу замедлил шаги.

– Простите, я как‑то запамятовал, что вы не иноходец.

Она опять фыркнула.

– Вот фырканье меня и сбило с толку, – пояснил Дима. – Оно типично лошадиное.

Она чуть было не фыркнула в третий раз. Задавила фырк в зародыше и только махнула блеском очков в Димину сторону. Дима тихонько засмеялся, с наслаждением глядя на нее.

– Ну что вы так смотрите? – спросила девушка, чувствуя его взгляд щекой. – Профессиональное?

– Оно, – подтвердил Дима.

– Не понимаю… Давайте пойдем немного быстрее.

– Ну, елки‑моталки, с вами совершенно невозможно дружить! – Дима всплеснул руками. – То медленнее! То быстрее! С ума сойти. Если вы и во всем остальном так…

– Я замерзаю немножко, – объяснила, – объяснила она совсем уже мирно, даже виновато. – Ноги устали и не идут, поэтому хочется идти медленнее. А по ребрам мороз, платьице‑то пшик, марлевка… поэтому хочется идти быстрее.

– Ясно, Судьба, – с пониманием сказал Дима, и я опять вздрогнул. – Был бы пиджак – накинул бы…

– Я бы не взяла, – ответила Инга. – Ох, неужто доберусь сегодня до подушки?

– Гарантирую, – заверил Дима.

Она пождала губы.

– Я свою имела в виду, – сказала резко.

– Ясно дело, – удивился Дима, не поняв.

Даже в темноте было видно, как она покраснела. И сама же вспылила. Огрызнулась:

– По сторонам смотрите, а не мне на ноги!

– Я не только на ноги.