– По сторонам смотрите, а не мне на ноги!

– Я не только на ноги.

– Не важно. По сторонам. Когда останавливают движение?

– Успеем.

– Не верю я вам, ох, не верю! И такси, как назло, ни одного… По каким закоулкам вы меня таскаете?

– Послушайте, Инга. Неужели у меня такой мерзкий вид?

Она печально усмехнулась. Но это тоже была еще не настоящая ее улыбка.

– Симпатичный у вас вид, симпатичный. Толку‑то что? Я же совсем одна здесь, Дима. И я очень устала. А вы все хихикаете.

– Нет, – сказал он, – нас двое.

– Автобус мне нужен, а не вы. Понимаете?

– Понимаю. Я работаю честно, шеф.

Он действительно работал честно. Расставаться с нею он не хотел; он решил уже, что тоже сядет в автобус и не уйдет, пока будет хоть малейшая возможность не уходить. Но, хотя его дом был в каких‑то трех‑четырех километрах от того места, где они шли, в этом углу города он почти не бывал, и сейчас перепутал улицы. Он сам беспокоился, ему было жалко девочку, но он ничего не мог сделать. Остановка, которую искали, безвозвратно уплывала от них, скрытая углом серого неопрятного дома. Только что до нее было семьдесят метров. Теперь уже двести.

– Конечно, я стараюсь, Инга, – сказал он. – Приказ есть приказ. Где слово царя, там и власть, как говаривал Экклезиаст, и кто скажет царю, – Дима тяжко вздохнул, – что ты делаешь?

– Экклезиаст?

– Это из Библии, – мирно пояснил он.

Она фыркнула.

– Тпру! – сказал Дима и натянул воображаемые вожжи. Инга даже сбилась с шага.

– Что, впрямь похоже?

– Как две капли.

– Ладно, не буду. Постараюсь.

– Да ради бога, фырчи! Обожаю лошадей! Сразу хочется дать кусочек сахару. Чтоб губами брала с ладони и помахивала хвостом от дружелюбия.

– Не дождетесь, – сказала она сухо. Помолчала. – Что за охота забивать память дурацкими цитатами. Дурам‑бабам головы дурить, единственно. Вот, мол, какой я эрудит, Библию знаю!

– Да нет, Инга. Дурам‑бабам Библия до лампочки. Просто хорошо сказано, компактно и четко. На все времена.

– Компактно и четко… – это, кажется, произвело на нее впечатление. – Все равно читать бы не стала.

– Тебе сколько лет?

«Тебе» вырвалось самой собой, и Дима сразу напрягся, готовясь услышать что‑нибудь хлесткое и враждебное, но она то ли не заметила, то ли не придала значения.

– Много.

Он с облегчением расслабился.

– В твоем возрасте я тоже думал, что не стану.

– А сколько мне, по‑твоему?

– Маленькая, очень злая и ожесточенная девочка, – ответил Дима. – Кто знает, почему?

– Девочка, – повторила она с непонятной интонацией. – Мне уже девятнадцать!

– Да брось! – сказал Дима. – Люди столько не живут!

Она вдруг остановилась, и Диму выбросило вперед на два шага.

– Что? – спросил он, обернувшись.

– Сейчас… – наклонившись с какой‑то беззащитной, щемящей грацией, она теребила задник левой туфельки. – До крови стерла…

– Слушай, может, бумажку подложить? У меня блокнот есть!

– Да я уж вату подпихивала – все равно, – она распрямилась, поправила ремешок сумочки на плече. – Километров пятнадцать в новых валенках…

– Ты героиня.

Она улыбнулась.

У Димы снова горячо сжалось горло – точно так же, как в момент появления Инги из тьмы.