Положение крепостных в XIX веке описал наиподробнейше — тонкости барщины, оброка, забора в армию, телесные наказания. Изложил опубликованный проект реформы и охарактеризовал партии, которые его обсуждали, — реакционеров, умеренных и радикалов; сам он на стороне третьих, что «хотят эмансипацию любой ценой, как возвращение к нравственному сознанию, в качестве искупления вековой несправедливости». Но мало отменить крепостное право — «необходимо менять систему, где желание правителя стоит выше законов». Какие перемены могут ждать страну, в чьих генах — добровольное холопство? По «Письмам» выходит, что никакие. Но в «Кавказе» Дюма сделал предсказание: «Россия разломится… Будет северная империя со столицей на Балтике, западная со столицей в Польше, южная на Кавказе и восточная, включающая Сибирь… Император, который будет править в то время, когда совершится это великое потрясение, сохранит за собой Санкт-Петербург и Москву, то есть истинный российский престол; вождь, которого поддержит Франция, будет избран королем Польши; неверный наместник поднимет войска и станет царем в Тифлисе; какой-нибудь ссыльный… установит республику от Курска до Тобольска. Невозможно, чтобы империя, покрывающая седьмую часть земного шара, оставалась в одной руке. Слишком твердая рука будет перебита, слишком слабая разожмется, и в том и в другом случае ей придется выпустить то, что она держит». Насчет Сибири ошибся… но он ведь не сказал, когда все это будет.

Он не только писал о русских, но и переводил их: в Петербурге Григорович сделал для него подстрочники Лермонтова, Пушкина, Бестужева, Вяземского; до других поэтов он добрался в Тифлисе, помощников хватало везде. «И никого, включая настоящего потомственного боярина Нарышкина, вечно недовольного переводами других, кто ни снизошел бы сделать собственный перевод… Женщины были особенно расположены к Лермонтову». Лермонтова переводила ему княгиня Долгорукая (он называет ее Анной, но, похоже, имеется в виду Ольга Дмитриевна Долгорукая, жена князя П. В. Долгорукова по прозвищу Колченогий, — Тютчев писал, что видел Дюма с ней). Дюма еще в 1854–1855 годах в «Мушкетере» публиковал «Героя нашего времени» в переводе Эдуарда Шеффера (то был четвертый перевод на французский, Дюма ошибочно указал, что первый). Теперь списался и встретился (в августе 1858 года в Москве) с Е. П. Ростопчиной, близко знавшей Лермонтова, та написала очерк о нем, который Дюма включил в «Кавказ». Оценивал так: «Это дух масштаба и силы Альфреда де Мюссе, с которым он имеет огромное сходство… только, по-моему, лучше построенный и конструкции более прочной, он предназначен для более долгой жизни…» Перевел и опубликовал «Дары Терека», «Думу», «Спор», «Утес», «Тучи», «Из Гете», «Благодарность», «Мою мольбу» и подкинул литературоведам загадку: стихотворение, которое назвал «Раненый». До сих пор идут споры, имеется ли в виду какая-то известная вещь, которую Дюма перевел так, что не узнать, или (в последнее время склоняются к такой точке зрения) он действительно отыскал в альбомах утерянный текст.

Стихи Пушкина до него уже много переводили: Эжен де Норри, Готье, Мериме, Тургенев, Луи Виардо; Дюма взялся за прозу: «Метель», «Гробовщик», «Выстрел», печатал в «Монте-Кристо», потом в сборниках. (Часто пишут, что он выдавал их за свои, но это не так: в журнальных публикациях всегда указывался автор.) Еще перевел 12 стихотворений и отрывков из поэм, включая «Во глубине сибирских руд», «Ворон к ворону летит», «Люблю тебя, Петра творенье». Опять ругаемся: плохо перевел. Но он предупреждал: «Всякий оригинал теряет 100 из 100 процентов при переводе на другой язык… Мы желаем дать вам представление о стихах Пушкина, но не забудьте, что перевод походит на оригинал, как лунный свет на свет солнечный… О стихах Пушкина не нужно судить по моим переводам: Пушкин — великий поэт, поэт из семьи Байронов и Гёте.