Идет ли речь о «My!», «хлопке одной руки», вопросе «Где ты после того, как тебя сожгли?» или «изначальном лице», естественный или заданный извне коан не предлагает ничего осязаемого, ощутимого как объект. Если ученик пытается объективировать коан, то внимательный и бдительный наставник тут же резко отвергает подобный маневр вместе с соответствующим ему «решением».

Правда, иногда некоторые объектные аспекты формы или содержания коана могут сохраняться. Так принято, например, в «системе коана», получившей развитие в Японии. Чтобы постепенно расчистить, расширить и углубить это пока ограниченное осуществление, ученику предлагается другой коан, затем следующий и т. д. При неправильном применении эта «система хоана» становится помехой самой себе и даже несет в себе ту самую опасность, для избавления от которой она была задумана.

Единственно значимым содержанием коана является самое содержание эго. Подлинный поиск «решения» коана есть поиск пути расколотого и разделенного эго к примирению с самим собою и к самоосуществлению. По своему происхождению коан является выражением такого самоосуществления. Понимает ли это поначалу ученик или нет, подлинная борьба с коаном — это его борьба за осуществление. В любом случае — естественный это коан или заданный — усилие окажется иллюзорным, если оно предпринимается эго как субъектом, пытающимся решать свои проблемы, полагая их объектами. Как мы уже видели, проблему эго составляет как раз экзистенциальная дихотомия между субъектом и объектом.

В отличие от сказанного мною выше, дзен-буддизм не стремится к интеллектуальным, понятийным, аналитическим объяснениям. Дзен предпочитает наносить прямой удар — посредством мондо либо формального, заданного коана с его вызовом и требованием, на которые у эго нет ответа в состоянии субъект-объектного разъединения. Такая атака посредством экспрессии — слова, действия, жеста — составляет особенность дзен. Это уникальный способ конкретного провозглашения (и доведения до сведения эго) того, что эго никоим образом не может восполнить себя изнутри, что оно не способно разрешить в терминах субъект-объектной структуры то противоречие, каковым является сама эта структура.

Предварительной целью коана поэтому является побуждение и принуждение — не только ноэтически, но также аффективно и физически — к тому, что в терминологии дзен-буддизма называется «великим сомнением». Делается это так, чтобы само эго целиком и экзистенциально стало «великой преградой сомнения». Пока само эго им не сделалось, нельзя сказать, что оно достигло «великого сомнения».

Для достижения этой предварительной цели, равно как и для достижения своей конечной цели, коан соединяется с существовавшей ранее практикой — методологий дзен: сидением скрестив ноги в форме длительной «концентрации», называемой по-японски дзадзен. Это упражнение в сидении со скрещенными ногами, когда каждая ступня находится на бедре другой ноги, с прямым позвоночником, согнутыми или скрещенными на груди руками. Как «созерцание», или «медитация», эта практика существовала в Индии задолго до буддизма. Вполне возможно, что Шакьямуни обрел самоосуществление в этой позе. В этом положении сидел Бодхидхарма, когда к нему пришел Хой-кэ. Но век спустя Хуэй-нэн восстал против того, что он считал чисто формальным и квиетистским искажением этой практики. После него ей уделялось меньше внимания. Тем не менее существует общее согласие в том, что все монахи и ученики дзен того времени должны были в то или иное время заниматься этими упражнениями.

В случае естественного коана внутренняя динамика этой «концентрации» проистекала из собственной динамики и неуспокоенности. Сосредоточение или направление предлагалось наставником в предшествующей упражнению беседе.