Лидия Чарская. Джаваховское гнездо
ГЛАВА 1
Весь день бушевала Кура. Ревели волны, косматые, страшные, о чем-то грозно ликуя и плача, набегали они и разбивались о подножия гор. Весь день бушевала река. Не успокоилась и к ночи. На небе залучились звезды. Тихий вечерний ангел с темными очами затеплил высоко золотые огни лампад. Черные развалины крепости на высоком утесе, расположенном в самом сердце Гори, оделись темной, не узнанной миром, мрачной тайной. Подползала, сверкая алмазными блестками, черная, гордая кавказская ночь. А Кура все бушевала.
Статный татарин Амед, перевозчик, пригнал еще с утра свой паром к берегу и решил здесь остаться, пока не утихнет буря. Не пришлось ему сегодня получить ни одного абаза на обед. В такую погоду кто же захочет проехаться по Куре на пароме? — Алла верды! Алла верды! — шепчет он, тихо шевеля губами и обращая к Востоку взор. — Если и завтра река не уймется — ложись и умирай с голоду, Амед, или затяни потуже свой пояс и ступай в горы промышлять барантой, если допустит пророк. И он накидывает бурку на голову, пряча лицо от разгулявшейся стихии.
— Эй, кто тут! Необходимо перевезти на ту сторону господ! — доносится до Амеда сквозь шум волн и свист ветра громкий голос. — Что они, с ума сошли там, на берегу?! В такую погоду невозможно двинуться с места на пароме. — Ты это говоришь, Амед? — Я говорю — переправляться на пароме в такую бурю нельзя. Обождать надо. Скажи это твоим господам, Николай! Мой слух не обманул меня? Это ты? — Так. Селям алейкум, приятель! — Алейкум селям! Кунаку приветствие и почет! Но переправляться нельзя. Надо обождать. — Но нам нельзя ждать! Поймите же! Нам необходимо на ту сторону сейчас же. Сейчас! Это уже не голос армянина Николая, старика-слуги из ближайшего духана, а молодой, звонкий и чистый, как серебро, девичий голосок.
Амед зоркими глазами впивается во тьму, чтобы разглядеть, кто это говорит. Там, на берегу, три фигуры. Две женские и одна мужская. И еще что-то странно изогнувшееся, жуткое по своей неясности. Что-то огромное, широкое, с крохотной головой, все в черном, как монах. — Нам необходимо переехать сейчас! Во что бы то ни стало! — волнуется юный серебристый голос. — Да! Да! Пожалуйста, перевезите нас! — говорит другой голос, как будто надорванный, слабый. Амед колебался одну минуту. Ах, эта Кура! В аду могут быть только такие реки. Когда он, Амед, был совсем еще мальчишкой, на его памяти снесло бурей мост на Куре. Завели паром после этого. Но и паром разве надежен? — Не повезу! Не выдержит паром, — голос Амеда звучит угрюмо, почти свирепо. Что, в самом деле?! Он создан не затем, чтобы умирать так рано, почти на заре жизни, одиноким, как тополь в горах. Эта мысль едва-едва мелькает у него в голове и тут же гаснет. Неожиданно маленькая ручка опускается ему на плечо. — Послушайте! Пожалуйста, перевезите нас на тот берег. Возьмите с нас дороже, но перевезите. Нам необходимо быть там к девяти часам. И мы не смеем опоздать! Ни за что! Голос звенит и рвется… Фонарь с берега мигает от ветра, но все же может различить Амед при его слабом свете кудрявую белокурую головку под резиновым плащом, капризный излом бровей, властный ротик и большие синие глаза: — Нам надо на ту сторону! Непременно! Уже не просьба, а приказание. Губы складываются горделиво, строго. — За полтумана вы перевезете нас! И уже повернувшись назад, другим тоном добавляет энергичная молоденькая особа: — Не бойтесь, мама! Входите на паром! А ее вы, Николай, поставьте сюда. |
