Его дневник не содержит никаких признаний или сведений об его жизни и тем не менее дает представление о том, как инспектор вел расследование. Очень многое становится ясным из его замечаний. Инспектор Эбберлайн был смелым, интеллигентным человеком, который держал свое слово и подчинялся правилам. А основное правило полиции заключалось в том, чтобы не разглашать детали расследуемых преступлений. Записи Эбберлайна резко обрываются на деле октября 1887 года, которое он назвал «случайным возгоранием», и не возобновляются до марта 1891 года, когда он расследовал случай торговли младенцами.

В этой книге практически нет сведений о Джеке Потрошителе. Нет в ней упоминания о скандале, случившемся в 1889 году в мужском борделе на Кливленд-стрит, который мог подорвать карьеру Эбберлайна, так как в нем были замешаны мужчины, близкие к королевской семье. Если опираться только на дневник Эбберлайна, можно счесть, что ни Джека Потрошителя, ни борделя на Кливленд-стрит в Лондоне вообще не было. У меня нет оснований полагать, что кто-то просто вырвал соответствующие страницы из дневника. Похоже, Эбберлайн сознательно не стал записывать то, что он знал по самым противоречивым и сложным делам в своей карьере.

На страницах 44 — 45 он так объясняет свое молчание:

Когда я ушел в отставку, руководство категорически возражало против того, чтобы отставные офицеры писали что-то для прессы, поскольку ранее некоторые ушедшие в отставку офицеры время от времени были очень неразборчивы в материалах, которые они позволяли себе публиковать. Я знаю, что многие из них были вызваны для объяснений подобного поведения и подвергнуты преследованию за клевету.

Помимо этого, нет сомнений в том, что, описывая то, как вы расследовали очередное преступление, вы даете преступнику представление о работе полиции, а порой даете ему четкие инструкции, как совершить новое преступление.

Рассказывая о важности отпечатков пальцев, вы тем самым подсказываете преступнику, что следует работать в перчатках».

Генри Смит в 1888 году служил комиссаром полиции лондонского Сити. Он скромно пишет: «Среди живущих нет человека, который бы знал об этих преступлениях столько, сколько знаю о них я». Он заявляет, что после «второго преступления», имея в виду, вероятно, убийство Мэри-Энн Николс, которая была убита вне юрисдикции Смита, он «обнаружил» подозреваемого и был абсолютно убежден в том, что он и является убийцей. Смит называет убийцей бывшего студента-медика, страдавшего лунатизмом и «все свое время» проводившего с проститутками, которых он обманывал, выдавая отполированные фартинги за соверены.

Смит поделился своими соображениями с сэром Чарльзом Уорреном, который не нашел подозреваемого. И это было вполне правильно. Бывший лунатик явно был не тем человеком. Не могу не добавить, что соверенов «несчастным» никогда не перепадало. Они были более чем довольны, получив несколько фартингов. Смит направил следствие по ложному пути, убедив всех в том, что Потрошитель был врачом, или студентом-медиком, или человеком, каким-либо образом связанным с медициной.

Не знаю, почему Смит пришел к таком заключению уже после «второго дела». Ведь жертвы не были выпотрошены, у них не были удалены никакие органы. В случае убийства Мэри-Энн Николс не было оснований полагать, что орудием убийства был хирургический нож и что убийца обладал хотя бы малейшими хирургическими навыками. Возможно, Смит в своих мемуарах высказывает подозрения, возникшие гораздо позднее. После «второго дела» у полиции не было никаких оснований подозревать человека, имеющего медицинскую подготовку.

Обращения Смита к Чарльзу Уоррену остались безрезультатными, и Смит стал действовать по собственному усмотрению.