В этот коридор выходят все комнаты, и в открытые двери видны были полные дыма помещения, где плакали и кричали дети. Сейчас люди обедали. И Джек, проходя мимо, видел, как все сидят за столом, освещенным свечою, слышал, как дребезжит дешевая посуда.
— Приятного аппетита, друзья! — то и дело повторял продавец шляп.
— Добрый вечер, Белизер! — весело и дружески отвечали ему, не переставая жевать.
Проходили они и мимо других, более мрачных углов. Здесь очаг не теплился, свеча не горела. Женщина и целая куча детишек с тоской поджидали отца, надеясь, что хоть сегодня, в понедельник вечером, он что-нибудь принесет им из субботней получки.
Комната бродячего торговца помещалась на седьмом этаже, в конце коридора, и, пока они туда добирались, Джек успел рассмотреть множество убогих каморок, где ютились рабочие, — они тесно жались одна к другой точно сотовые ячейки в улье, самую верхнюю занимал Белизер. И все же бедняга, видно, очень гордился своим жилищем.
— Сейчас вы увидите, Джек, как хорошо я устроился, сколько у меня места… Только погодите. Прежде чем идти к себе, я должен отвести малыша госпожи Вебер.
Как человек, запросто бывающий в доме, он достал из-под соломенной подстилки, лежавшей у порога соседней комнаты, ключ, отпер дверь и, направившись прямо к печке, где уже с полудня на медленном огне варился суп к ужину, зажег свечу, потом, усадив ребенка и привязав его к высокому стульчику возле стола, сунул ему в руки две крышки от кастрюль, чтобы тот не скучал.
— А теперь пойдемте отсюда, — сказал он Джеку. — Госпожа Вебер скоро придет. Любопытно было бы поглядеть на ее лицо, когда она увидит, что ее сынок в новых башмачках… То-то она удивится!.. Ей вовек не догадаться, откуда они взялись, нипочем не догадается. В доме много жильцов, и все жильцы ее так любят!.. Да, забавно.
И он уже заранее ухмылялся, отпирая дверь своей комнаты, этого длинного чердачного помещения, перегороженного пополам. Сквозь стеклянную дверь видна была спаленка. Наваленные всюду фуражки и шляпы говорили о занятии жильца, а голые стены свидетельствовали о его бедности.
— Кстати, Белизер, — вспомнил вдруг Джек, — вы, что же, больше не живете со своими родными?.
— Нет, — ответил торговец, слегка смутившись, и поскреб в затылке — к этому жесту он неизменно прибегал в подобных обстоятельствах. — Знаете, в больших семьях не всегда легко столковаться… Госпожа Вебер нашла, что так неправильно получается — я работаю больше всех, а мне ничего не достается. Вот она и посоветовала мне поселиться отдельно… И верно, с этих пор денег у меня стало в два раза больше, я и родных поддерживаю и кое-что откладываю на черный день. А все госпожа Вебер придумала! Она женщина башковитая, ей-богу!
Разговаривая с Джеком, Белизер заправлял лампу, раскладывал товар, накрывал на стол; он подал замечательный картофельный салат и копченую селедку: это кушанье стояло уже три дня, пропиталось маринадом и стало очень вкусным. Из простого деревянного шкафчика он достал две расписные тарелки и два прибора — один оловянный, другой деревянный, хлеб, вино, пучок редиски, и все это разложил на колченогом буфетике, а вернее, кухонном столике, который так же, как и шкаф, смастерил столяр из предместья. Это не мешало Белизеру гордиться своей обстановкой не меньше, чем комнатой, и он говорил «мой буфет», «мой шкаф» с таким видом, как будто это была дорогая мебель.
— Ну теперь можно и садиться, — объявил Белизер с сияющим лицом, показывая на «сервированный стол», а стол был и впрямь отменно сервирован: газета заменяла скатерть, так что тарелка Джека как раз пришлась на рубрику происшествий, а перечень политических новостей выглядывал между хлебом и редиской. |