— Скажите, Джек, — вдруг спрашивает г-жа Белизер, — а что, если я схожу за вашей матушкой?

Угасший взгляд больного загорается, он с улыбкой смотрит на добрую женщину… Да, ему хочется именно этого. Теперь, когда он уже знает, что вот-вот умрет, он забывает все дурное, что сделала ему мать. Ему так нужно, чтобы она была тут, чтобы он мог прильнуть к ее груди! И г-жа Белизер уже устремляется к выходу, но разносчик ее удерживает, и они о чем-то шушукаются у изножия больничной койки. Муж не хочет, чтобы его жена шла туда. Он знает, что в ней кипит гнев против этой «шикарной дамы», знает, что она терпеть не может усатого мужчину и что, если ее не впустят в дом, она, пожалуй, поднимет крик, разбушуется и, кто знает, может еще попасть в полицейский участок. А ведь Белнзера всю жизнь преследует страх перед полицейским участком. Разносчица хлеба знает, как робок ее муж, как просто выпроводить его за порог.

— Нет, нет! Будь спокойна, на сей раз я ее приведу, — говорит он под конец с такой решимостью, что его дражайшая половина соглашается.

И он уходит. 'Вскоре он уже на набережной Августинцев, но на этот раз добивается еще меньше.

— Вы куда? — спрашивает привратник, останавливая Белизера возле лестницы.

— К господину д'Аржантону.

— Это вы, кажется, вчера вечером приходили?

— Я самый, — простодушно подтверждает Белизер.

— Так вот, вам не к чему подниматься, у них никого нет… Они уехали за город, в деревню, и возвратятся не скоро.

За город? В такую погоду? В эдакую стужу? Того и гляди пойдет снег! Это кажется Белизеру невероятным. Он тщетно настаивает, говорит, что сын дамы тяжело болен, что он в больнице. Привратник слушает и мотает себе на ус, но не позволяет злополучному гонцу перешагнуть через половичок, лежащий перед лестницей. И вот Белизер опять на улице, в полном отчаянии. Вдруг ему приходит в голову великолепная мысль. Джек так и не объяснил, что именно произошло между ним и Ривалями; он только сказал, что женитьба его расстроилась. Но еще в Эндре, а потом в Париже, с тех пор как Джек поселился у Белизеров, между ними нередко заходила речь о доброте старого доктора. А что, если он, Белиэер, разыщет доктора и приведет к смертному одру своего бедного товарища этого милого человека, друга Джека? Решены Белизер заглядывает домой, взваливает на спину свою корзину — без нее он никогда не пускается в путь, — и вот он уже, дрожа от холода и согнувшись в три погибели, бредет по большой дороге в Этьоль, по той самой дороге, на которой Джек впервые с ним повстречался. Увы! Читателю уже известно, что ждало шляпника в конце этого далекого пути.

Между тем г-жа Белизер все сидит у изголовья Джека и не знает, чем объяснить долгое отсутствие мужа, не знает, как унять тревогу больного, а больной, надеясь увидеть мать, пришел в крайнее волнение. Это волнение возрастает из-за того, что по воскресеньям посетители приходят почти ко всем. С улицы, с нижней площадки лестницы, уже долетает смутный гул и топот шагов, которые особенно громко звучат на плитах двора, в длинных коридорах. Каждую минуту отворяется дверь, и Джек с надеждой смотрит на входящих. В большинстве это рабочие или опрятно одетые мелкие торговцы; они снуют по узким проходам между койками, беседуют с больными, которых пришли навестить, подбадривают их, стараются рассмешить анекдотом, семейными воспоминаниями или рассказом о нечаянной встрече на улице. Нередко голос у них пресекается от сдерживаемых слез, но они стараются, чтобы глаза оставались сухими. Звучат неловкие фразы, временами наступает тягостное молчание: не так-то легко здоровому человеку говорить, понимая, что слова его падают на измятую подушку умирающего! Джек смутно слышит негромкое жужжание голосов, до него доносится запах апельсинов.