— Андрей Германович, вы же знаете, я всегда в форме, — хмуро ответил коммерческий директор Фёдоров, наливая в широкий стакан «Джонни Уокер». На среднем и безымянном пальцах виднелись грубые рубцы. Он вырос на Богатяновке и имел бурную молодость: состоял на учете в милиции и даже отсидел за грабеж по малолетке… Потом вытравил криминальные факты из биографии и свел марганцем наколки, но следы остались: и шрамы на руках, и периодически выныривающие из лихого прошлого дружки, и несколько облагороженная блатная кликуха — напористый Ураган вместо откровенно блатного Уркагана.

Однако подчистить биографию, избавиться от татуировок и убрать одну букву в прозвище гораздо проще, чем изменить личность. В душе он так и остался Уркаганом. Уже будучи главным инженером, крепко подрался в ресторане, но сумел погасить скандал, и дело не получило официального продолжения. Потом на заводе ударил в споре мастера ОТК. Потерпевший оказался дядькой упертым, сказал: «Я этого так не оставлю, до самой Москвы дойду!» Времена были тогда суровые, не чета нынешним, впереди замаячило уголовное дело, исключение из партии, короче, гражданская смерть… Но Ураган считался ценным специалистом и «нужным человеком», да и привлечение его к ответственности сулило неприятности руководству, поэтому дело опять замяли. От упрямца откупились ордером на квартиру в новом заводском доме — в те годы от такого предложения нельзя было отказаться.

С тех пор с Фёдоровым предпочитали не спорить. Но ответственность момента не оставляла Вайсу выбора.

— Какая может быть форма? С утра цивилизованные люди вообще не пьют! — отрезал он.

Фёдоров развел руками.

— Вчера на юбилее был у Васецова, перебрал маленько. Да и от вискаря никто еще ума не терял, это не водка. Тут культура потребления другая…

— Знаю я твою культуру потребления! Надо на два пальца от дна наливать, а ты на два пальца до края не доливаешь.

— Не волнуйтесь, это я нервы успокаиваю… У меня ни в одном глазу!

И в самом деле, выпившим он не выглядел. Разве что снял пиджак, распустил узел галстука и расстегнул ворот сорочки — недопустимая вольность в кабинете генерального.

— А вы ведь тоже нервничаете, — добавил он.

Вайс посмотрел на свои руки и как будто только сейчас заметил, что в очередной раз протирает очки белоснежным платком. Он поморщился, водрузил очки на нос, спрятал платок. И недовольно отвернулся к окну с тройным стеклопакетом, в серую утреннюю хмарь. Скрипнула кожа приставного кресла, в котором обычно сидели посетители.

Гендиректор же «Сельхозмаша» Малышев махнул из-за своего необъятного стола ладошкой на обоих, призывая к молчанию, и вновь склонился над аппаратом селекторной связи:

— Нет, Элла Владимировна, вы должны не хуже меня понимать, что, когда принималось решение о перепрофилировании нашего завода, мы брали на себя четкие и конкретные обязательства перед нашими японскими партнерами. Да, да, вы правильно понимаете. Так вот, эти обязательства должны соблюдаться неукоснительно! И сроки тоже! Так что ваши отговорки и оправдания меня не трогают. Дальше. Сборочный, вы на связи? — Малышев перещелкнул тумблер на селекторе.

— Да, Юрий Сергеевич, — раздался голос, — я вас слушаю.

— Значит, так, у меня сегодня день занят, завтра обсудим твой вопрос. Запомни только: я лично прослежу за установкой этого конвейера. Чтобы все по технологии, все по чертежам. Это не наша техника, там системы контроля, винт кувалдой не забьешь! Ну и хорошо, что понял. Все, совещание заканчиваем…

— Верочка, принеси нам кофе, — напоследок сказал он секретарше и, раздраженно ткнув пальцем в кнопку, выключил селектор.