— Нет, мэм. Я похожа на матушку.

— Я этого не знала...

— А я думала, вы более привлекательны.

— Мама была очень красива, — продолжила Эстер. — Жаль, что в этом я на нее не похожа.

Верити подняла голову и вдруг обнаружила, что овальное выпуклое зеркало отражает обеденный стол. Девушка сидела выпрямившись, белое платье с оборками каскадом спадало с узких плеч. На лице лежал отпечаток чудовищной гордости и обиды. Нож Верити дрогнул, скользнув по куску говядины. Она опустила взгляд.

— Разумеется, — произнесла Верити, — я никогда не смогу заменить тебе мать, но, надеюсь, ты будешь воспринимать меня как любящего и доброжелательного друга.

— Вы знаете, что отец ее убил, да? — спросила Эстер.

Наступило молчание.

— Я знаю всё, что хотела бы знать, — Верити повернулась и поставила тарелку перед падчерицей, — это кошмарный несчастный случай и...

— Он убил ее. С тех пор все пытаются доказать мне обратное, но я знаю! Его отправили за это в тюрьму, не так ли? У матушки не было близких родственников, и меня отправили к его родным. Они старались отравить память о матушке, но никогда в этом не преуспеют. Я знаю, что она была доброй и святой. Я знаю!

Верити взяла свою тарелку и села. Огорчение и обида наложили отпечаток на ее голос.
— Я знаю, что это не самая подходящая тема для обсуждения между нами. Пожалуйста, заканчивай трапезу.

— Так значит, мне запрещено говорить о матушке и с вами, мэм.

— Разумеется, не запрещено. Если только ты не говоришь о своей матери, очерняя отца.

— У него хватает заступников. У неё же нет никого, кроме меня.

Сердце Верити заколотилось. 
— Это правильно и хорошо, что ты думаешь и говоришь о матери. Но неправильно и нехорошо зацикливаться на ее смерти. Вспоминай, как она была счастлива, а не...

— Она никогда не была счастлива!

Их взгляды встретились.

— Откуда ты знаешь? — сердито спросила Верити. — Я думаю, нам необходимо прийти к взаимопониманию, Эстер...

Она замолчала и прислушалась к громкому стуку в дверь. «Я не вынесу еще одного», — подумала Верити. — «Они поладят друг с другом, а я — нет. Не смогу».

— Это Джеймс, — Эстер наконец потупила взгляд.

Они сидели в мертвой тишине, прислушиваясь, как открылась входная дверь и по лестнице затопали шаги, на секунду затихли, а потом раздался стук в дверь, она распахнулась, и вошел коренастый юноша. Смуглее, чем сестра, в ладной форме мичмана, с вьющимися волосами и карими глазами.

— А я уж подумал, что на борту никого, — произнес он излишне громко. — Подумал, что дверь не заперта, и внутри лишь кости от экипажа остались. Доброго дня, Эсси. Ты выросла, — его глаза перебежали на Верити. — Я подозреваю, вы будете...

Сделав над собой усилие, Верити поднялась.
— Входи, Джеймс. Я целый день тебя ждала.

Он захлопнул за собой дверь.
— Так вы мисс Верити?

— Была ей раньше. Теперь я...

— Ха! Я знаю. Могу я называть вас тетушкой? Так сказать, нечто среднее. Жаль, что я разминулся с отцом. Если б я знал, то перемолвился бы словечком с капитаном и попросил бы его поторопиться. Мы с ним часто болтаем, хотя в основном говорит он.

Он пересек комнату, бросил шляпу на подоконник, потрепал по голове Эстер и обошел стол, направившись к Верити и оглядывая ее с ног до головы. Он был выше нее ростом.
— Я о вас наслышан, тетушка.

Джеймс положил руки ей на плечи и поцеловал пониже уха. А потом обнял так крепко, что чуть дух не вышиб.

— Прошу извинить за вольности, — сказал он, словно перекрикивая ветер, — но ведь не каждый день появляется новая матушка! Когда я получил письмо, мы стояли в Пенанге, и я сказал: «Давайте, братцы, у меня есть за что выпить, потому что теперь у меня новая мать, и это лучше, чем жена — больше удобств и меньше ответственности».