– Почему? – спросила Ева с удовольствием.

– Мне кажется, что она может предать и отравить.

1 Гаренн тревожно вздохнул; Ева досадовала; Мери посмотрела на Еву и Гаренна; Фаринг, хотя был равнодушен к искусству, нашел мнение Детрея неприличным, а Джесси рассмеялась. Ответом Детрею было молчание; он правильно понял его, выбранил себя и, положив картинку, снова приготовился слушать.

Джесси стало его жаль, поэтому она сочла нужным вступиться.

– Вы правы, – громко сказала она, всех удивив своими словами, – точно такое же впечатление у меня. Эта женщина напоминает дурную мысль, преступную, может быть, спрятанную, как анонимное письмо, в букет из мака и белены. Посмотрите на ее сладкий, кошачий рот!

– Джесси! Джесси! – воззвала Ева.

– Вы шутите! – сказал Гаренн.

– Как же я могу шутить? Я всегда говорю, что думаю, если спор.

– Джесси не лукавит, – вздохнула Ева, любуясь ее порозовевшим лицом, – но как все мы различны!

– Я вам очень признателен, – сказал Детрей, отрывисто поклонившись девушке. – Теперь мой левый фланг имеет прикрытие.

– А правый? – возразил Гаренн, сидевший по правую сторону от Детрея. – Я выстрелю. Вы попросту клеветник, хотя, разумеется, честный, как и ваша пылкая соумышленница. Эпоха, когда жил да Винчи, – эпоха жестокости и интриг, – невольно соединяется вами с лицом портрета.

– Положим, – возразила Мери, – а «Беатриче» Гвидо Рени? Джесси сказала:

– Приятную женщину не мог нарисовать человек, смотревший на казни ради изучения судорог; он же позолотил мальчика, и был он вял, как вареная рыба. Я не люблю этого хитрого умозрителя, вашего Винчи.

– Искусство выше личного поведения, – заметил Фаринг.

– Выше или ниже, – все равно, – объявила Джесси, успокаиваясь. – Мне нравится Венера. Та – женщина. Большая, отрадная, теплая. Если бы у нее были руки, она не была бы так интересна.

– Венера Милосская, – сказал Гаренн. – По преданию, царь Милоса велел отбить ей руки за то, что видел во сне, будто она душит его. Успокоительная женщина!

Джесси залилась смехом.

– Отбил, я думаю, сам скульптор, – сказала девушка сквозь кашель и смех.

– Он думал сделать лучше, но не успел. Ева, у меня разболелась голова, и я поеду домой. – Она коснулась волос. – Смотри, я забыла, что шляпу мою сдунуло в море!

– Вот странная вещь, – воскликнул Детрей, – вы потеряли шляпу, а я нашел шляпу. Я ехал от Ламмерика нижней дорогой и увидел на щебне шляпу с белой лентой.

Вскочив от изумления, Джесси уставилась на Детрея огромными глазами.

– Так неужто моя?! – сказала она со стоном и смехом. Не менее взволнованный, Детрей заявил:

– Сейчас вы ее увидите. Я хотел сказать, как пришел, но заговорился. Неужели я нашел вашу шляпу? Она в передней, завернута. Она цела.

Он быстро вышел.

– Если так, – сказала Ева, – то ты, Джесси, дочь Поликрата!

– Ах, я хочу, чтобы это была не моя! – сердито сказала Джесси, устав от неожиданности и, в то же время, нетерпеливо ожидая возвращения Детрея.