Когда они уже поравнялись с полицейским участком, Илькнур неожиданно проговорила:

— Я поругалась со своими, — так, словно объясняла причину своего молчания.

Мигалка полицейского джипа по-прежнему вспыхивала и гасла.

«Вот оно в чем дело!» — облегченно подумал Ахмет.

— Из-за чего?

— Стали спрашивать, куда я собралась в такое позднее время. Я сказала, что к тебе. В общем, ничего нового.

— Что, не нравлюсь я им?

— Как будто сам не знаешь.

— Что поделать, я не из тех, кто всем нравится, — попытался улыбнуться Ахмет.

Снова наступило молчание, но теперь Ахмет больше не нервничал. «Немного погодя она остынет, и мы разговоримся». Проходя мимо книжной лавки неподалеку от школы, оба, не сговариваясь, остановились и посмотрели на витрину. Бесконечные детективы, дешевые любовные романы, календари, роскошные дорогие издания, новогодние сувениры… Два дня назад Ахмет заметил среди дорогих книг альбом Модильяни и зашел в лавку — не купить, а только чтобы перелистать; однако продавец заявил, что издание это подарочное, и отказался развязывать ленточки и вскрывать целлофановую упаковку, прибавив: «Если купите — вскрою!» Глядя на альбом, по-прежнему выставленный в витрине, Ахмет чуть было не начал рассказывать об этом, но передумал. Когда они пошли дальше, Илькнур стала рассказывать историю, связанную с отрывным календарем. Купив в конце прошлого года такой календарь, ее мама решила следовать приведенным в нем кулинарным советам и ежедневно готовить «блюдо дня». Однако если глава семейства, заглянув утром в календарь, находил, что «блюдо дня» ему не нравится, он просто отрывал с календаря листок, а если рецепт на следующем листке тоже его не устраивал — отрывал и следующий. Таким образом, календарь, рассчитанный на год, кончился уже к началу марта. Мама Илькнур, правда, сохраняла оторванные листки, так что без «блюда дня» семья не оставалась. Ахмету эта история показалась забавной, и он улыбнулся. Потом с легкой грустью подумал, что родители Илькнур ему симпатичны, а вот он им, увы, нет, и начал рассказывать историю об альбоме Модильяни и продавце. Рассказывать он старался занимательно и выразительно, не забывая время от времени вставить остроту-другую, так что Илькнур в конце концов рассмеялась и повеселела. «Ну вот, теперь всё в порядке!» — подумал Ахмет.

Свет в доме горел только на четвертом этаже.

— Сегодня все собрались у Джемиля, потому что бабушке опять стало хуже. Совсем плоха.

Тихо, ни о чем не говоря, медленно поднялись по лестнице. Лифт уже две недели как сломался. На четвертом этаже из-за двери доносился шум голосов, бабушкин этаж был погружен в тишину. Когда они добрались до мансарды, Ахмет заметил, как тяжело дышит Илькнур, и шутливо упрекнул ее в том, что она слишком много курит. Потом открыл дверь и зажег свет.

— Ох, как здесь хорошо! — сказала Илькнур, входя в комнату. — Я соскучилась по этому запаху.

— По запаху или по мне? — спросил Ахмет и ушел на кухню ставить чайник. Наливая воду, он представлял себе, как Илькнур сейчас рассматривает картины. Поставил чайник на плиту, торопливо зажег горелку и поспешил в комнату.

— Ну, как тебе?

— Самая новая, как я понимаю, эта? Хорошо получилось! Но вот портрет старого торговца ты испортил.

— Испортил? Чем именно? — взволнованно спросил Ахмет.

— Посмотри сам. Детали одежды, складки платка… И всё так тщательно прорисовано. Зачем ты уделяешь столько внимания этим глупым подробностям?

Ахмет огорчился: ему хотелось верить, что Илькнур — его самый толковый критик.