— А как вы узнаете, кто идет первым? — спросила Филиппа.

— Рыбак рыбака видит издалека. — Господин Ракшас улыбнулся. — Уж мне ли Нимрода не узнать.

В знак согласия Джон и Филиппа подняли большие пальцы, толстые и оранжевые. И взялись за руки.

— Когда будете возвращаться, не забудьте тоже взяться за руки и взять за руки Нимрода, — продолжал наставлять их старый джинн. — И ни в коем случае не начинайте дематериализацию, если к кому-то из вас прикасается Эхнатон. Это будет крайне опасно для всех троих. Они снова подняли пальцы.

— Начинаю обратный отсчет, — объявил господин Ракшас — Три — два — один!

— ПОПРИТРЯСНООГПРИПАДНО…

— АППЕНДЭКТОМИЯ!

— ФАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Холодный воздух перед прозрачными забралами их шлемов превратился в дым, и господин Ракшас приподнял крышку канопы Последнее, что увидели близнецы, прежде чем дым закрутился против часовой стрелки, подхватил их и ввинтил внутрь, был чудовищных размеров белый медведь. Голодно щерясь, он направлялся прямиком к канопе.

Где-то посредине пути, уже не снаружи, но еще не внутри канопы, Джон сказал сестре:

— Медведь. Ты видела? Огромный белый медведь. Наверно, учуял тюленью тушенку.

— Хорошо, что хоть кто-то любит тюленину… — отозвалась Филиппа.

— Как думаешь, что они будут делать?

— Все зависит от того, осталось ли у господина Ракшаса хоть немного джинн-силы, — ответила Филиппа, когда дым уже рассеялся и дети оказались внутри сосуда, который очень напоминал морозильник. — Но скорее всего они просто убегут…

Нимрод сидел на полу, подтянув колени к подбородку и прислонившись к изогнутой стенке. Был он в пушистой меховой шубе, шапке, варежках и меховых сапогах-унтах. Торчавшие из-под шапки волосы совершенно заиндевели. Нимрод не дышал — ни ртом, ни носом. На другом конце помещения лежал, нет… скорее, лежало нечто, напомнившее близнецам произведение современного искусства: сияющее голубоватое, полупрозрачное тело — та самая статуя, которую они видели в Египетском музее. Замерзший призрак Эхнатона.

Близнецы присели возле дяди и стали всматриваться в его белое, заледеневшее, неподвижное лицо. Он не шевельнулся, ничем не выказал, что ощущает рядом их присутствие. Его карие глаза, всегда искрившиеся добрым лукавством, были открыты, но тоже неподвижны. Проведя рукой по его руке, Джон понял, что тело Нимрода твердое, точно лед. Близнецы молчали, не смея произнести ни слова.

— Он умер? — наконец прошептал Джон.

— Если б он был не он… — Филиппа нервно покусывала губу. — Если бы на его месте был любой другой, я бы сказала: да, умер. Но ведь у джинн во время пребывания в лампе или бутылке приостанавливаются жизненные функции. Кроме того, мы сейчас находимся вне земного времени и пространства, что означает, что никто из нас в данный момент не может считаться живым. Из чего следует, что и мертвым никто считаться не может…

— Повтори-ка, — озадаченно сказал Джон. — Или нет, лучше не повторяй. Я все равно ничего не пойму.

— Ну, если совсем просто, он не мертв, потому что не жив. Надо его вытащить и согреть. Тогда мы и поймем, что с ним.

Внезапно канопа качнулась и задрожала. Близнецы, не сговариваясь, оглянулись на скованный стужей призрак Эхнатона — не он ли виновник сосудотрясения. Но он лежал не шелохнувшись. И тут они поняли, что сверху в горлышко сосуда ворвался порыв ветра.

— Это медведь! — опомнился Джон.