— Это привидение? — спросил Джон.

— Привидение? Нет, в этом доме они не водятся. Было бы слишком нагло с их стороны. Это господин Ракшас. Он индус. Родом из Индии. Он, кстати, сейчас к нам присоединится. Если только вы не напугали его до смерти.

— Мы? Его? — Джон нахмурился. — А нам каково пришлось? Да у нас сердце в пятки ушло!

— Господин Ракшас очень расстроится, если узнает об этом. На самом деле он ужасно робкий стеснительный человек. Мухи не обидит. — Нимрод на миг задумался. — Здесь-то, в Англии, мух не так много, и трогать их особого смысла нет, а вот в более жарких странах мух целые тучи, и обидеть их так и тянет. И обижают. Все. Но — не господин Ракшас, тихоня наш.

— Вообще-то Джон несколько преувеличивает, — сказала Филиппа. — Ваш господин Ракшас вовсе не такой страшный. Просто… — она подыскивала точное, с намеком, слово, — просто таинственный.

— Терпение и еще раз терпение, — остановил ее Нимрод. — Я же обещал, что займусь вашим просвещением. Значит, займусь.

Тут в комнату вошел Джалобин. Единственная рука его была поднята вверх, а на ней высился огромный бисквитный торт со взбитыми сливками.

— Но всему свое время, — продолжил Нимрод. — Я вложил столько труда в это произведение кондитерского искусства, точнее, в его украшение…

— Труд, тоже мне, — презрительно фыркнул Джалобин и водрузил торт на стол. — Смех да и только.

— …что, пока вы не воздадите ему должное, мы не можем переходить к следующим пунктам программы. Что ты сказал про труд, Джалобин? Тебе что-то трудно? На что жалуемся?

— Что вы, сэр. Никаких трудностей. Никаких жалоб. Я могу быть свободен?

— Да, можешь идти. — Нимрод подцепил кусок ветчины, положил на свою и без того полную тарелку и обратился к близнецам: — Итак, вы, двое. Едим молча, пока не почувствуем, что наелись до отвала.

Спустя полчаса Нимрод расстегнул красный смокинг, проверил время по золотым часам, налил себе еще бокал бургундского, закурил толстенную сигару и откинулся в скрипучем кресле.

— Уф… Настоящий пир… Что? Что ты сказал?

— Да, — согласился Джон, — неплохо перекусили.

Тут в дверь постучали, и в гостиную с церемонным поклоном вошел господин Ракшас.

— Сто тысяч здравиц и пожеланий благоденствия этому Братству Лампы, — произнес он. — Да исполнятся все ваши желания, кроме одного, ибо надо, чтобы вам по-прежнему было к чему стремиться. Да будет худший день в вашем будущем не хуже, чем счастливейший день в вашем прошлом.

К удивлению Джона и Филиппы, господин Ракшас говорил с ирландским акцентом. Увидев, как брови близнецов недоуменно поползли вверх, Нимрод коротко пояснил:

— Господин Ракшас был вынужден провести многие годы в одиночестве и выучил английский по ирландскому телевидению.

Господин Ракшас сдержанно кивнул и продолжил:

— Да лишены будут враги Ирландии хлеба и виски! Да будут они обречены на мучение зудом и лишены возможности почесать зудящее место.

Теперь, увидев его во второй раз, причем при более ярком освещении, близнецы поняли, что он совсем не страшный: в длинном белом, застегнутом под самый подбородок сюртуке, белых шароварах, белых туфлях с загнутыми носами и белом тюрбане, с которого прямо на лоб свисала белая жемчужина на шнурочке. Облик довершали длинная косматая борода и усы, тоже совершенно белые. Только глаза были карие. И очень добрые. Господин Ракшас улыбался, но Филиппа уловила глубоко затаенную печаль, даже, может быть, горе, которое постигло его когда-то давным-давно.