— Я фильм видела по телевизору пару недель назад, — пояснила Филиппа. И тут же нахмурилась. — Все-таки странно…

— Еще бы не странно, — согласился Джон, но сестры в комнате уже не было. Несколько минут он пытался выбросить эту историю из головы, но тут влетела Филиппа, размахивая вчерашней газетой.

— Вот, смотри! — Она чуть не насильно всунула ему в руки «Нью-Йорк таймс».

— Что? На что смотреть?

— В Египте было землетрясение.

— И какая связь? При чем тут трещина в моей комнате?

— А ты посмотри. — Она забрала газету обратно и приложила к стене рядом с зеркалом. У Джона отвисла челюсть: трещина на стене Египетского музея древностей, явственно видная на фотографии в газете, точно повторяла все изгибы трещины, перерезавшей его зеркало, изголовье кровати и подушку.

— Ого! — выдохнул Джон. — Круто.

Филиппа снова нахмурилась:

— Ты сам это сделал! Ты решил меня разыграть.

— Вот еще выдумала! Я проснулся, а она тут! Честное слово!

— Но каким образом?

— Знаешь, может, это ерунда, но мне приснилось, что у меня очень сильно болят зубы. А трещина идет точно с того места, где я прижимался щекой к подушке.

Сестра не стала смеяться. Она стала внимательно рассматривать подушку.

— А почему мне ничего не приснилось? — обиженно спросила она. — Нам ведь часто снятся одинаковые сны.

— Сам удивляюсь. Но знаешь, наверно, так вышло, потому что я боюсь зубного, а ты нет.

Филиппа кивнула: что верно, то верно.

— Только это никак не объясняет сходство между твоей трещиной и трещиной на стене музея в Каире.

Они все еще продолжали обсуждать загадочную трещину, когда несколько часов спустя одолевали двадцать четыре лестничных марша, что вели в зубоврачебный кабинет Мориса Ларра на Третьей авеню. С мамой, которая, естественно, поднималась на лифте, дети вновь встретились в приемной. Она живо беседовала с доктором Ларром, причем вовсе не о зубах, а о теннисе, поскольку оба были заядлыми теннисистами.

Взглянув на близнецов поверх очков, мистер Ларр заговорщицки подмигнул.

— Мы играли в теннис на раздевание, — пояснил он. — Так она меня раздела догола. Ваша мать — профи. Да что там! Сколько женщин, которые зарабатывают на жизнь теннисом, и мечтать не могут о такой подаче! А как она шикарно выглядит на корте! Это само по себе редкость. У нас ведь на крупных турнирах не сразу и отличишь, кто играет: мужчина или женщина. Но вашу маму отличишь сразу и — навсегда. Гордитесь!

Близнецы вежливо кивнули. Они давно привыкли, что маму превозносят на все лады — то за одно, то за другое. Столь трудноопределимое понятие, как шарм или чары, им было пока неведомо, поэтому они считали, что мать наделена странной, даже таинственной властью над людьми. Всего в ней было чуть-чуть с избытком, поэтому все получалось у нее чуть лучше, чем у остальных. Парикмахерши нахваливали ее роскошные, темные, всегда блестящие волосы и уговаривали порекламировать шампунь. Модельеры восхищались ее фигурой и звали в топ-модели. Косметологи ахали при виде ее шелковистой, гладкой, упругой кожи и предлагали запустить серию косметических препаратов «От миссис Гонт». Писатели делали комплименты ее тонкому юмору и уверяли, что ей пора написать книгу. Гости уплетали приготовленные ею блюда и рекомендовали открыть ресторан. Соратники по благотворительным акциям преклонялись перед ее способностью раздобыть деньги на благое дело и советовали пойти в дипломаты. Так что ни Джон, ни Филиппа не удивились, услышав от мистера Ларра, что их мать, ко всему прочему, отлично играет в теннис.