Торопливо проглотил вино, чтобы тут же, полузакрыв глаза, страстно потянуться губами к таким желанным губам и… безвольно откинулся в кресле. Средство из перстня Кейс уложило его наповал. Не навсегда, но надолго.

— Спокойной ночи, Ваше Высочество. — Кейс хладнокровно допила, отвернулась от сладко храпевшего князя и вновь посмотрела в зеркало. — А что, хороша, и впрямь королева… — Поколола сама себе язык и направившись к сейфу, откуда вытащила «стекляшку», найденную в скальном тайнике. — Так, значит, курьёзитет?

Она поднесла его к свече, и комнату наполнило разноцветное сияние. Мгновение оно слепило глаза электрическим светом, потом побледнело, выцвело, превратилось в радужную карусель и наконец остановилось, разбросав в воздухе буквы, цифры, каббалистические надписи, ни на что не похожие письмена. Вот тебе и стекляшка.

«В яблочко», — криво улыбнулась Кейс. Погасила радужную иллюминацию и стала собираться. Всё ценное из сейфа — в сумочку, сумочку — через плечо, ну а дальше — вниз с балкона по шёлковой простыне, благо спускаться было невысоко, да и зануды музыканты уже убрались. Вместе со своим Моцартом.

«Хорошо хоть не розы…» Она приземлилась в ломкие тюльпаны, на мгновение замерла, вслушиваясь в ночь… И без всякой спешки, гуляющей походкой пошла сонным парком меж деревьев и кустов. Вокруг стояла тишина, только пробовали голоса шальные птицы. Славный город Монако во главе со своим князем мирно почивал у неё за спиной.

Кейс благополучно перелезла через ограду, ступила на древние камни мостовой… и неожиданно рассмеялась, правда, беззвучно. Она только сейчас заметила, что так и шагает в короне монакских княгинь. «Эй, подданные, ау?..»

Однако для веселья не было времени. Кейс убрала корону в сумку и ускорила шаг. «Десятка, даже козырная, никогда не будет королевой. Увы, но это факт. А факты вещь упрямая…»

Путь женщины лежал в порт, к укромному причалу, где вот уже три дня стояла наготове паровая яхта. Оставалось совсем немного, но без последнего приключения не обошлось. Стоило Кейс шагнуть на причал, как откуда-то вывернулись двое — дама и кавалер.

Дама была не кто иная, как уволенная служанка Гретхен, а в кавалере князь Альберт, появись он некоторым чудом здесь на причале, сразу узнал бы раздолбая-служителя, загубившего несчастную мурену.

За него-то Кейс перво-наперво и взялась.

— Только сунься, гад, — крикнула она и рукой нарисовала страшный знак. — Я тебе такой эгильет затяну, уже никто не развяжет. Придётся рубить, как гордиев узел. Под самый корень!

Гретхен, видимо, отлично знавшая, что Кейс слов на ветер не бросает, жутко побледнела и поспешно ответила:

— Ладно, ладно, тварь, пусть всё будет между нами! Только ты и я, и пусть сталь нас рассудит!

В ней ничего не осталось от служанки, смиренно убиравшей посуду. Куда только подевались чепец, белый передник, чёрные башмаки и розовые ленты! Бриджи, сюртучок, сапоги со шпорами, шёлковая, с кружевами, распахнутая рубашка! Женщина выглядела совершеннейшей наездницей, а в руках держала хлыст и нож-кошкодёр. Клинок длиной в полруки был весь изъеден глубокими кавернами. Такие отметины бывают от смертельного яда.

— Ну что, сука? — щёлкнула, как выстрелила, Гретхен хлыстом. — Тебе говорили, что это белое платье очень смахивает на саван? В нём тебя и зароют…

Мощная, самоуверенная, она ничуть не сомневалась в победе.

— Ты же сказала, пусть рассудит сталь. — Едко усмехнувшись, Кейс выхватили наваху, мигом раскрыла, встала в позицию.