|
И, ах, как же отчаянно гнался за нею Песцов!.. Но почему-то его ноги по щиколотку увязали в том самом песке, над которым она пролетала, едва прикасаясь. Ветер бил в лицо, но не наполнял лёгких, морская соль лезла в горло. Вот под ногу попалось что-то колючее, Песцов рухнул в прибой и, глядя, как Бьянка исчезает среди пальм, истошно заорал на всю лагуну:
«Ну, погоди!..» Семён судорожно рванулся, вынырнул из сна, разлепил глаза и… увидел Бьянку. Хоть и не топлес в бикини, а совсем даже в джинсах — всё равно в полумраке палатки она выглядела сногсшибательно. — Ну что, милый? — осведомилась она самым обыденным тоном, как будто, такую мать, ничего не случилось. — Никак кошмары замучили? — Так. — Не здороваясь, Песцов сел, нахмурился, стал искать сигареты. — Вернулась, значит? Коралловая лагуна отодвинулась во тьму подсознания, зато на смену ей в голове у Песцова зазвучал голос Высоцкого: «Я женщин не бил до семнадцати лет, в семнадцать ударил впервые. Теперь на меня просто удержу нет…» И что прикажете делать, если руки так и чешутся вмазать, а сердце так и скачет от сумасшедшей радости — вернулась, вернулась… — Да, Сёма, вернулась. — Бьянка села у него в ногах и приластилась, как кошечка. — Потому что не могу без тебя. Ну, и обстоятельства изменились. К лучшему. Клянусь, я была тебе верна… — Всё одно, изменщица ты, — мрачно констатировал Песцов. — Клофелинщица несчастная. Спасибо, не обнесла… Бьянка взяла его за руку. — Я, Сёма, тебя расстраивать не хотела. Думала, вжик — и всё… Ну да, погорячилась, виновата. Готова искупить. Можешь наказать меня. Прямо сейчас… В её глазах медленно разгорались огни, плескалась тропическая лагуна. — Говоришь, была верна? — Песцов хмыкнул, отнял руку, закурил и спросил как бы между прочим: — А чего, собственно, с концами-то не свалила? Глядишь, и начала бы новую жизнь. Благо идиотов вроде меня на свете как грязи… Бьянка грустно вздохнула: — Э-э, Сема, если бы всё было так просто… Уходя, теряешь всё. Здесь у тебя и бонус, и предметы силы, и связи, и возможности. А там — там надо начинать всё с нуля… Ну ладно тебе, Сёма, не дуйся. Я же всё сделала, что обещала, Краева этого твоего обиходила в лучшем виде… — Что? — Песцов даже вздрогнул. — Краева? В лучшем виде? Так его вроде уже… — Ну да, — промурлыкала Бьянка. — Сегодня к обеду должен быть как огурчик. Считай, с новенькими мозгами… Сёма, ты куда? Песцов рванулся из палатки, точно вепрь, мало не оборвав капроновые растяжки. Выскочил наружу и заорал так, что его слышали не только ёлки, но, наверное, и пальмы, склонившиеся над той самой лагуной: — Ну почему, блин, все красивые бабы такие стервы?.. Ёлки ничего не ответили. Они это слышали далеко уже не в первый раз. И видит Бог, не в последний…
Монако, 1909. День второй
Сегодня с самого рассвета князь пребывал в каком-то двойственном состоянии. Внешне он оставался прежним, рачительным и невозмутимым, однако внутри… Удивительно, но сейчас ему было не до Национального совета, не до введения квот и даже не до детища всей его жизни — Океанографического музея. Все его мысли были о Ней. О Кейс Хелли, стройной рыжеволосой незнакомке, остановившейся в отеле «Де Пари», номер тридцать третий. О Кейс, волнующей, непонятной, прекрасной, предпочитающей игру страстей игре полутонов. Наконец, осознав, что с этим надо что-то делать, князь для начала послал в номер «33» пару дюжин роз, сопроводив букет запиской: «Готов продолжить разговоры о Джорджоне. |
