– Значит, Артынов женат?

– Разведен. Два творческих человека редко находят взаимопонимание.

– Я думал, наоборот, – искренне удивился Лавров.

– В богемных кругах прочные семейные узы скорее исключение, чем правило. Искусство – особый мир, и каждый ищет в этом мире собственный путь. К сожалению, пути у разных людей не совпадают, – печально констатировал Рафик. – Светлана упрекала мужа, что тот сидит на ее шее. Он критиковал ее профессию. Дескать, она зарыла свой талант в землю, променяла вдохновение на тридцать сребреников. В пылу ссор Сема называл жену мазилой. Декоратор, мол, себе не хозяин, он творит в рамках, определенных содержанием пьесы и волей режиссера. Света обижалась, ссоры переросли в скандалы, и в конце концов Артыновы развелись.

– Как давно?

– Около двух лет назад. Расстались лютыми врагами. Сема до сих пор слышать о Свете не может без содрогания. Они растоптали самолюбие друг друга, а такое не прощается.

– Н-да…

Лавров решил проверить свою интуицию, ища среди женских лиц на стенах образ Светланы Артыновой, но сдался и попросил помощи у Рафика.

– Сема жену не писал, – ответил тот.

– Почему?

Бывший одноклассник пожал узкими плечиками.

– У каждого мастера свои причуды. Дуновение Музы легко спугнуть, она ревнива, как любящая женщина.

– К другим натурщицам Муза не ревнует? – усмехнулся Лавров. – Только к женам?

– Может, Светлана сама не хотела позировать. Чужая семья – потемки.

Лавров не понимал до конца, зачем задает все эти вопросы. Он действовал по наитию, как действовал бы на его месте любой толковый сыщик. Чутье выше логики. Это понимание приходит не сразу. К Роману оно пришло после нескольких необычных расследований, проведенных совместно с Глорией. Ее подход в корне отличался от того, к чему привык бывший опер.

Он еще раз обошел мастерскую Артынова, вглядываясь в лица женщин и пытаясь ощутить атмосферу, которая здесь царила.

– А где эскизы или наброски, сделанные с погибшей модели?

– Ты тоже заметил? – оживился Рафик. – Сема их уничтожил. Все! Образ Ольги остался в единственном экземпляре, на полотне «Рождение московской Венеры». В название, данное картине Боттичелли, Сема вставил дополнительное слово.

– Странно…

– Вот и я говорю, он снюхался с дьяволом, – опасливо озираясь, прошептал художник. – Как пить дать!

– Чудесная привычка – все валить на нечистого. Чуть что не так, виноваты черти.

– Ты мне не веришь, – обиженно покачал головой Рафик. – Я так и думал. Пусть я выдумщик и злобный завистник! Пусть. Но жизнь Алины мне дороже своей репутации. Я хочу, чтобы ты разобрался…

– В чем, старик? – перебил Лавров. – Охота на ведьм – не мое амплуа.

– Я тебя умоляю, не оставляй этого дела, – взмолился Рафик. – Хочешь, я на колени встану?

Он быстро опустился на пол и крепко обхватил ноги бывшего одноклассника. Лавров такой прыти от Рафика не ожидал. Он опешил, глядя на рыжую всклокоченную макушку школьного товарища.

– Обещай, что поможешь, Рома! – гундосил тот. – Обещаешь?

– Ладно, ладно, – пробормотал Лавров, решительно не представляя, что он должен предпринять в данном случае.

Рафик отпустил его, резво вскочил на ноги и протянул сложенный вчетверо листок бумаги.

– Возьми, пригодится.