Она рассказывала: «Он все время ходил опустив голову, но я как посмотрела на него в профиль, так и поняла, что это Диллинджер. Я ему сразу сказала, что никакой он не Джимми Лоуренс, а Джон Диллинджер. Полли при этом была. А потом я отозвала Полли в ванную и говорю: твой дружок-то — сам Джон Диллинджер. И я ей сказала: пусть он сам признается, кто он такой, а не то пусть уходит». Этот рассказ малоправдоподобен и совершенно противоречит показаниям Гамильтон, которая якобы не подозревала, что встречается с Диллинджером. Скорее всего, лгали обе женщины. Далее Сейдж рассказывала, что вернулась в гостиную и снова потребовала от гостя признания, кто он такой. Диллинджер опять не сознался: «Я ему сказала: подожди минутку, а сама вышла в другую комнату и взяла газеты. А там были его фотографии. Я ему показала, а потом говорю: если ты Джон Диллинджер, то у тебя в кармане должен быть пистолет. А если нет пистолета — значит, ты не Диллинджер. А у него был в кармане пистолет».

Если верить Сейдж, то они в тот день так ничего и не выяснили. По ее словам, только следующей ночью Диллинджер признался Гамильтон, кто он на самом деле. Но Полли, говорила Сейдж, было все равно, Диллинджер он или нет, — она ведь его любила. После этого случая Анна стала думать о том, что надо сообщить в полицию. Если это правда, то она набиралась храбрости недели две. По всем имеющимся сведениям, Сейдж предприняла первые шаги, чтобы выдать Диллинджера, не ранее 13 или 14 июля. О чем Сейдж не сказала Пёрвису, так это о письме из Службы иммиграции США, которое она получила 12 июля. В письме ее информировали, что ей отказано в возможности остаться в Америке, — был подписан приказ о депортации. Нет никаких сомнений, что именно это письмо и подтолкнуло ее к решению выдать Диллинджера.

По словам самой Сейдж, она не знала, как нужно действовать. Поначалу она хотела обратиться к адвокату, который вел ее дело об иммиграции, и уже назначила встречу, но потом, не доверяя ему, отказалась от этой идеи. После этого она вспомнила про Зарковича. «Я позвонила Мартину Зарковичу и поболтала с ним о том о сем, а потом сказала, что надо тут поговорить, давай встретимся», — рассказывала Сейдж. Заркович пообещал перезвонить в воскресенье 15 июля — в тот день, когда Диллинджер смотрел, как сын Анны играет в софтбол. Сейдж утверждала (и это опять противоречит показаниям Гамильтон), что Полли Гамильтон была в курсе ее переговоров с Зарковичем: «Я сказала Полли, что мне должен позвонить Мартин, и она попросила не говорить об этом Джону. Еще она просила, чтобы Мартин не приезжал сюда и чтобы мы встретились где-нибудь в другом месте».

Все это не имело значения: Заркович так и не позвонил в воскресенье. Во вторник вечером Диллинджер, велев Арту О'Лири уезжать из города, сам покинул Чикаго. По словам Сейдж, он сказал, что уезжает в Висконсин по делам и вернется через два-три дня. На следующее утро, 18 июля, Сейдж снова позвонила Зарковичу. Тот обещал заехать к ней завтра — и действительно приехал в 15 часов. Сейдж утверждала, что только тогда рассказала ему об отношениях Полли с Диллинджером и о том, что Диллинджер вернется на следующий день. «Я ему сказала, что позвоню в субботу и точно скажу, вернулся ли Диллинджер в Чикаго, а если нет, то попробую узнать у Полли, где он находится».