|
C. Гуптой — специальным помощником комиссара, ведавшим безопасностью всего города, человеком спокойным и волевым. Гупта нарисовал мрачную картину. Мусульманский политик Шоаиб Икбал решил отправиться на пятничную полуденную молитву в мечеть Джума Масджид и там попросить у имама Бухари помощи в организации демонстрации против него и против индийского правительства, впустившего его а страну. Участников может быть так много, что весь город окажется парализован. «Мы ведем с ними переговоры, — сказал Гупта, — добиваемся, чтобы демонстрантов было поменьше и все прошло мирно. Может быть, мы в этом преуспеем». После двух часов напряженнейшего ожидания, когда он фактически был под арестом — «Сэр, просим вас, никаких передвижений», — пришли хорошие новости. В шествии участвовало менее двухсот человек — а двести участников в Индии — это, можно сказать, меньше нуля, — и никаких столкновений не было. Кошмарный сценарий не реализовался. «К счастью, — сказал мистер Гупта, — мы смогли справиться с ситуацией».
Что произошло на самом деле? Трактовка событий органами безопасности всегда впечатляюща и нередко убедительна, но это всего лишь одна из версий. Повсюду в мире органы безопасности норовят представить себя в выгодном свете. Если бы были массовые демонстрации, они сказали бы: «Вот видите, мы не напрасно беспокоились». Но шествие оказалось малочисленным; поэтому: «Мы, благодаря своей прозорливости и профессионализму, сумели предотвратить беспорядки». Может быть, и так, подумал он. Но не исключено, что на самом деле для огромного большинства индийских мусульман конфликт из-за «Шайтанских аятов» был старой, полузабытой историей и никакие заявления политика и имама (оба они произнесли громовые, воинственные речи) не могли заставить людские массы выйти на улицу. Что, к нам в город приехал писатель, его на ужин пригласили? Как его фамилия? Рушди? Ну и что? Такого взгляда, анализируя события дня, придерживалась почти вся индийская пресса. Сообщали о небольшой демонстрации, но отмечали при этом, что ее организаторы преследовали свои личные политические цели. В головах у людей один сценарий уступал место другому. Предрекавшейся катастрофы — беспорядков, убийств — не случилось. То, что произошло вместо нее, было необычайно и взволновало их с Зафаром до глубины души. Не насилие вспыхнуло в городе, а радость. Без четверти восемь вечера они с Зафаром вошли в за отеля «Оберой», где должны были вручать Писательскую премию Содружества, и с той минуты до самого их отъезда из Индии празднование не прекращалось. Их окружили журналисты и фотографы, сияя совершенно нежурналистскими улыбками. Сквозь кольцо прессы прорывались друзья, чтобы их обнять. Актер Рошан Сет, у которого недавно были серьезные проблемы с сердцем, сказал, заключив его объятия: «Надо же, яар, нас обоих к смерти приговорили, а мы живы и сильны». Видная колумнистка Амита Малик, подруга его семьи со старых бомбейских времен, вначале приняла Зафара за телохранителя его отца (к восторгу Зафара), но потом чудесно рассказывала о прошлом, хвалила остроумие Аниса Рушди, его способность дать быстрый, хлесткий ответ, и вспоминала про Хамида, любимого брата Негин, очень давно умершего молодым. Талантливые молодые писатели — Радж Камал Джха, Намита Гокхале, Шона Сингх Болдуин, — подходя, говорили ему приятные слова о значении его книг для их литературной работы. Одна из гранд-дам англоязычной индийской литературы, романистка Наянтара Сахгал, сжала его ладони и прошептала ему: «Добро пожаловать домой». Тем временем Зафар, которого интервьюировали телевизионщики, трогательно говорил, как он рад, что приехал. Сердце его отца было переполнено. Он не осмеливался ожидать такого приема: полиция заразила его своими опасениями, и внутри себя он возвел защиту от многих видов разочарования. |
