Внутренний голос, голос самооправдания, внушал ему, что он извиняется за огорчение — в конце концов, он действительно не хотел никого огорчать, — но не извиняется за саму книгу. И нам действительно не надо забывать о чувствах других людей, но это не значит, что мы должны капитулировать перед этими чувствами. Таков был неуступчивый скрытый подтекст. Но он знал, что текст возымеет эффект лишь в том случае, если будет читаться как прямое извинение. Мысль об этом делала его физически больным.
Жест оказался бесполезным. Он был отвергнут, потом наполовину принят, потом снова отвергнут — как британскими мусульманами, так и руководством Ирана. Сильной позицией был бы отказ вести переговоры с приверженцами нетерпимости. А он занял слабую позицию, и поэтому на него стали смотреть как на слабака. Газета «Обсервер» встала на его защиту — «ни Великобритании, ни автору извиняться не за что», — но его ощущение, что он сделал неверный шаг, допустил серьезную ошибку, вскоре подтвердилось. «Даже если Салман Рушди станет самым благочестивым человеком за все времена, долг каждого мусульманина — употребить все, что у него есть, свою жизнь и свое имущество, для того чтобы отправить этого человека в ад», — заявил умирающий имам. Это казалось низшей точкой. Но напрасно казалось. До низшей точки оставалось еще несколько месяцев.
Охранники сказали ему, что в «Гербе Лайгонов» он может переночевать самое большее два раза. Ему еще повезло, что пресса пока до него не добралась, но еще день-два — и наверняка доберется. И тут он усвоил еще одну суровую истину: искать пристанища он должен будет сам. Совет полицейских, прозвучавший скорее как директива, состоял в том, что домой ему возвращаться не следует, потому что охранять его там будет невозможно (подразумевалось — слишком дорого). Но никаких «конспиративных квартир» предоставлено не будет. Если таковые и имелись, ему не суждено было их увидеть. Под влиянием шпионских романов большинство людей твердо верили в существование конспиративных квартир и предполагали, что его за общественный счет охраняют в одной из таких крепостей. От недели к неделе критические голоса, говорящие о недопустимых тратах на его охрану, будут звучать все громче и громче — признак сдвига в общественном мнении. Между тем уже на второй день пребывания в «Гербе Лайгонов» ему сказали, что он за двадцать четыре часа должен найти другое место, куда им отправиться.
Он позвонил, как звонил ежедневно, в квартиру Клариссы поговорить с Зафаром, и она предложила ему временное решение. Она работала тогда литературным агентом в агентстве «А. П. Уотт», и старший партнер Хилари Рубинстайн предложил на день-другой свой сельский коттедж в деревушке Тейм в Оксфордшире. Это было первое из многих проявлений сердечности со стороны друзей и знакомых, гостеприимству которых он обязан тем, что не стал бездомным. Коттедж Хилари был невелик и расположен не слишком уединенно — не идеальный вариант, но ему нужно было хоть что-то, и он с благодарностью согласился. Появление отремонтированного «ягуара», Зверюги, теннисиста Стэна, щеголя Бенни, Коня Денниса и громадного Микки К. — плюс Мэриан и человек-невидимка — не могло в крохотной деревушке пройти незамеченным. Он был убежден: все прекрасно понимали, кто поселился в доме Рубинстайна. Но никто не стал ничего вынюхивать. Английское чувство дистанции, английская сдержанность проявились в полной мере. Он даже получил возможность съездить на несколько часов к Зафару в сельский дом Хоффманов. Куда двигаться дальше, но понятия не имел. Звонил всем, кому мог позвонить, но безуспешно. Потом проверил голосовую почту и услышал сообщение от Деборы Роджерс — его бывшего агента, от услуг которой он отказался, предпочтя ей Эндрю Уайли. «Позвоните мне, — сказала она. — Я думаю, мы сможем помочь». |