Расставались почти как родные. Хохлушка сошла в Хмельницком, расцеловавшись со всеми и только что не всплакнув, мама с дочкой ехали дальше, до Ужгорода. При подъезде к Львову Виктория, уже полностью собранная, стояла с вещами в коридоре и глядела в окно, соседки по купе вертелись рядом.

– Уже совсем скоро. И лучше с этой стороны смотреть, отсюда вид просто бесподобный! – говорила старшая.

– Обожаю Львов, он такой красивый! – вторила ей младшая.

Их руки лежали рядом на поручне, и взгляд Виктории невольно сравнил пухленькую ладошку юной соседки с собственной, и сравнение это оказалось никак не в пользу Виктории – кожа дряблая, морщинистая, на пальцах уже заметно выделяются суставы. Увы, время не обманешь… Даже если тебе повезло с фигурой – на свое счастье, Виктория комплекцией пошла не в склонную к полноте мать, а в отца, остававшегося стройным и подтянутым до самой старости. С тех пор как в ее жизни появился Игорь, Вика стала очень следить за собой, не реже раза в неделю посещала салон красоты и даже сделала несколько очень дорогих косметических операций, ради чего пришлось продать одну из лучших картин – летний пейзаж Левитана. Так что с лицом у нее сейчас все было в порядке, но вот шея и руки, неподвластные ухищрениям современной медицины, предательски выдавали возраст. Когда Виктория работала в Большом театре, одна старая примадонна любила повторять, что с годами лицом женщины становятся шея и руки. Тогда Вику, еще молоденькую, эта поговорка приводила в недоумение. А теперь каждый раз, когда Игорь брал ее за руку или целовал кисть, у нее болезненно сжималось сердце.

«Господи, – подумала Виктория, – почему все так? Только-только начинаешь понимать всю прелесть жизни, только-только ощутишь свободу от условностей, предрассудков, каких-то обязанностей, а старость – вот она. На пороге. А сколько же еще хочется: и одеться красиво, и жизнь посмотреть, и даже – она закрыла глаза и сладко вздохнула, – завести семью».

Мысли ее то и дело возвращались к Игорю. Не проходило и четверти часа, чтобы она не подумала о нем. С думами о любимом Виктория засыпала, почти каждую ночь он снился ей во сне – вне зависимости от того, проводили они эту ночь вместе или порознь, первая ее мысль, когда она просыпалась утром, тоже была о нем. Его образ, еще чуть в смутной дымке полудремы, появлялся у нее перед глазами, и тогда Виктория замирала от счастья, больше всего на свете боясь, что все это окажется сном. Не может быть, чтобы Игорь, такой красивый, такой замечательный, такой заботливый, существовал на самом деле, просто не может быть, чтобы он любил ее, Викторию, да еще так любил… Она была счастлива. По-настоящему счастлива, впервые в жизни.

– Ну вот, въезжаем во Львов! – прокомментировала мама-попутчица, и Виктория, прерванная в самый разгар своих радужных мыслей, торопливо схватилась за вещи.

– Не спешите, еще не пора, тут до вокзала долго ехать, чуть ли не полчаса, – успокоила ее дочка. – Красиво, правда?! Обожаю старые города!

Виктория полностью разделяла ее восторги. Ей тоже всегда нравились старинные города. Они как антикварная вещь: их можно рассматривать до бесконечности. Вот так возьмешь какую-нибудь серебряную солонку из далекого века, начнешь вертеть ее перед глазами: кто те люди, первыми насыпавшие в нее соль, какая судьба была им уготована, сколько соли было съедено за семейным столом, какие разговоры слышала солонка? Никто не знает. Один Господь. Можно, конечно, пофантазировать, но это не то. Как бы узнать наверняка? Если бы только вещи могли говорить… Но они молчат – хранят семейные тайны.