— Ага, — кивнула девочка, — когда мама приходит, она приносит мне кофетки.

Она так и сказала — «кофетки», хотя вообще-то выговаривает слова правильно. Я немножко струсила:

— А когда она придет?

— Да потом, — сказала Сонечка. — А дядя принесет мне куколку.

— Какой дядя? Может быть, папа?

— Нет. Тот дядя, он пришел, а потом ушел.

— Когда?

— Ну, тогда.

Не стоило расспрашивать. Сонечка не различала времени. Ни годы, ни дни, ни вчера, ни завтра. Но дядю от отца она, конечно, отличит. Мало двух извергов, еще третий суется, приманивает ребенка куколками!

— Ой, — всплеснула вдруг Сонечка своими маленькими ручонками и подняла с полу нижнюю юбку, — что мама забыла! Наверно, ищет и не найдет…

Сонечкины глазки совсем округлились от страха, и если бы в эту минуту пришла ее мать, я бы ударила ее и выдрала бы ей все волосы, так я рассвирепела от жалости. Я незаметно отобрала у Сонечки эту гадкую, гнусную нижнюю юбку, чтобы она ее больше не касалась. Потом я сбросила со стула женский пояс и чулки, пинком отшвырнула туфли на шпилечках с усеченным носком, села, взяла Сонечку на руки и начала рассказывать ей сказку.

Сначала она обнимала меня за шею, потом встала на коленки, схватила меня за руки и, не отрываясь, смотрела на мои губы. Она так все переживала, что я выпустила то место, где волк съел бабушку. А выпустив это, почему-то приплела еще семерых козлят, но там опять был волк, и я перескочила на пряничный домик. В конце концов я смешала все сказки, но девочка ничего не заметила, и я вдруг поняла, что она никогда не слышала ни одной сказки. Мамочки, я думала, что с ума сойду, так это на меня подействовало. Я просто онемела.

Но Сонечка все стояла на коленях, все ждала затаив дыхание, и это было хуже всего.

— Еще, — сказала она наконец.

С огромным трудом я выдавила из себя:

— Вот и сказке конец, а на вербе — венец.

— Что такое «навербе»?

— Не навербе. Верба — это такое дерево, я тебе его покажу в парке.

— Что это — «впарке»?

— Парк — это большой сад.

— А козленок тоже сад? Или дерево?

— Нет, козленок — это животное. Он такой маленький, беленький и все время скачет, понимаешь?

— Да, потому что он резиновый? Как мячик?

— Нет, он живой. Знаешь что, я покажу его тебе на картинке, хорошо?

— Хорошо. Ну показывай.

Я обвела глазами весь этот беспорядок. Так я и думала!

В жизни не купили детям ни одной книжки, ни одной сказки им не рассказали, изверги, гнусные, отвратительные!

Звонок. Я так и подскочила. Но это были не они, это Петер пришел из школы. Он сейчас же вынул из портфеля тетрадь и показал мне «отлично» по арифметике. Показал и другие тетрадки. Вот с письмом у него было хуже. Буквы валились то на нос, то на спину.

В спальне заплакал Рудко. Мы побежали к нему. Я его перепеленала, а Петер пошел подогревать манную кашку. Сам зажег газ! Когда он снимал кастрюльку с конфорки, чтоб перелить в бутылочку, загорелась тряпка! Я ужаснулась, но он ловко погасил огонь рукой. Мы нашли соску, я вымыла ее, и мы стали кормить Рудка. Он сосал так, что весь обливался. Отличный паренек!

— А вы что будете есть? — спохватилась я, глядя, как Рудко, наевшись, блаженно сопит.

— Хлеб с салом, — сказала Сонечка.

— Чего зря болтаешь, — покраснел Петер. — Отец нам носит в судках обед.