Размышления молодого человека оказались прерваны осенним дождём, хлынувшим с уже почти совсем почерневшего неба. Брать наёмный экипаж он не захотел, а посему припустил бегом. Весело шлёпая по бегущим по булыжнику потокам и распугивая редких прохожих развевающимся плащом, Гуго вихрем пронёсся по улицам и влетел в ярко освещённый вестибюль мокрым до нитки, но весьма довольным. На бегу он едва не сшиб молодого худощавого парня в походной куртке, очевидно только заселящегося, так как тот стоял у широкой, крытой алым ковром лестницы и отдавал распоряжения слугам насчёт багажа. Но всё‑таки успел подхватить его и придать вертикальное положение (а если б упал, то тут уже оскорбление и вплоть до дуэли или какого другого конфуза).
– Извини, братишка, – Гуго с полувзгляда оценил, что паренёк из дворянского сословия, но не кичливый. Принеся затем самые вежливые извинения и проявив раскаяние в несдержанности, он в знак примирения протянул руку. Тут он только обратил внимание на вытянувшиеся и побледневшие лица окружающих. И заметил, что правая рука парня не в порядке. То ли усохла, то ли от рождения такая – но… брр! Мгновенно подав левую руку, он осторожно пожал узкую ладонь молодого человека, вынужденного вести отнюдь не здоровый образ жизни и оттого не отличающегося его собственной крепостью и статью. Извинившись ещё раз и получив заверения, что инцидент исчерпан, Гуго легонько приобнял паренька за плечи, шепнув при этом на ухо, что выпивка с него, и уже куда осторожнее взбежал по лестнице на свой третий этаж. Слуга привёл одежду молодого господина и его самого в относительный порядок, а потом взбодрившийся после холодного душа в ванной Гуго отдал должное мастерству здешних поваров. Одетый в одно лишь небрежно обмотанное вокруг бёдер полотенце, он сыто и блаженно потянулся. Вышел на балкон и, облокотившись на перила, ещё долго смотрел на засыпающий великий город. И размышления, нежные и лиричные, вовсе не подобающие суровому Воину, привели его в умиротворённое и чуточку романтичное состояние. Третий день от барона ни слуху, ни духу, лишь соглядатаи по пятам ходят да легонько иной раз по сознанию словно кто пушистой кисточкой пройдётся – не иначе магики шалят. Да и пёс с ними со всеми! Потому не удивительно, что когда в дверях номера нарисовался помощник хозяина гостиницы и подобострастно стал кланяться, Гуго не швырнул в него чем‑нибудь не особенно тяжёлым и острым, как имел обыкновение делать, а немного философски на него воззрился. Выяснилось, что непрестанно кланяющийся и потеющий человечек ни много ни мало как предлагает молодому господину одно из тех развлечений, коими приезжие обычно балуются вечерами и ночами на широкой постели. А попросту говоря, девочку – приятной внешности и ласкового обхождения. Заслышав, что здешний контингент ещё и обучен искусству возвышенной беседы, Гуго прямо‑таки изумился. А потом недобро ухмыльнулся про себя. Интересные дела тут происходят, однако! Две ночи приезжему давали скучать в одинокой, хотя и весьма шикарной кровати, а тут нате вам – спохватились. Уж не кроется ли здесь нечто? Посмотрим… И он с великолепной небрежностью кивнул, разом прервав все словоизлияния и уверения в свей преданности.
Она вошла, как ласковое дуновение ветерка. Как первое дыхание ночи, принёсшей свою свежесть на смену душному полудню. Сказать, что девонька оказалась хороша – значит ничего не сказать. Просто шикарна. Лёгкая накидка из полупрозрачной ткани по желанию умеющей носить такое одеяние хозяйки могло скрывать все прелести, а могло и наоборот – подчёркивать. Так вот, сейчас вошедшая весьма изящно демонстрировала и тонкую талию, и длинные, почти как у Мальвы, ноги. И… ну в общем, всё остальное тоже – впору просить Берту запечатлеть на полотне сие юное и прекрасное создание. Гуго от нечего делать валялся на кровати, закинув одну руку за голову, а другой незаметно поглаживая под атласным покрывалом рукоять неразлучного кинжала. |