|
54–55). Мой костюм является «знаком» враждебной первичной пары, которые настолько мощно беспокоят мистера А., что это толкает его к извращенным защитным и деструктивным фантазиям. Прежде мистер А. погрузился бы в гомосексуальные фантазии на много сессий; он становился бы все более отстраненным, преследуемым и закончил бы мазохистической депрессией. В этой сессии он и я смогли прорваться через его прочные, массивные защиты от эдипального беспокойства и стимуляции, и он восстановил свой контакт со мной и с самим собой. Тогда он осознал, что его родители «делали это», осознал свою враждебность к их половым сношениям и свое горькое чувство, что его предали. На кушетке внезапно оказался мальчик внутри мужчины, и он чувствовал себя одиноким и выброшенным вон, и он заплакал.
Еще пара слов о технике. Мистер А. оказывал давление на аналитика, чтобы она присоединилась к нему в грубом гомосексуальном садомазохистском действии, так же как Леон оказывал давление на аналитика, чтобы она была смягчающей подушкой и чтобы не было никаких изменений и никаких значений. Частью давления, заставляющего «отыгрывать в сессии» вместе с пациентом, является давление, заставляющее формулировать такие интерпретации, в которых принимается, что грубое гомосексуальное садомазо или отсутствие изменений и смысла — это все, что есть. Пациент приглашает аналитика игнорировать психическую работу, которую он проделал и которую он все еще делает в сессии, чтобы сохранять невидимой раннюю эдипальную ситуацию, которую он порывается контролировать и ликвидировать. Приведу один небольшой пример из материала Леона: когда он принес леденцы и спросил меня, нравятся ли они мне и хочу ли я один, если бы я просто интерпретировала, как ему хочется быть одним-единственным в этой сессии, я бы не учла ситуацию полностью, а именно того, что он пытается сделать невидимым и заставить меня тоже аннигилировать факт перерыва на выходные, который означал, что я как мать закрываю перед ним дверь, потому что у меня есть еще другой ребенок. Более полная интерпретация того, что ему хочется такую мать, которая не была бы также матерью его брата, позволила ему выразить, а не оставлять отщепленной его ярость на мать, которая навязала ему брата в неправильное время. У мистера А. в описанной сессии была противоположная проблема. Его давление было не как у Леона, чтобы мне двигаться слишком медленно или не двигаться вовсе, а чтобы мне двигаться слишком быстро, ринуться интерпретировать содержание его сновидения. Если бы я это сделала, я думаю, что он почувствовал бы, что он расколол комбинированных родителей и аннексировал меня для себя в грубом гомосексуальном садомазо. На самом же деле он чувствовал, что родители остались тверды и «делают это», то есть что я продолжала придерживаться своей работы — понимать эмоциональный хаос и беспокойство, которые вызывала в нем эдипальная комбинация. Естественно, аналитик вынужден попытаться почувствовать заново в каждой сессии, какой материал является достаточно срочным и близким, чтобы он получил динамику. В других сессиях эмоциональная динамика могла бы заключаться в исследовании первичной потребности Леона в отношениях 1:1 или в значении тех или иных деталей быстрых фантазий мистера А.
Заключение
Леон и мистер А. принадлежат к группе пациентов, чей эдипов комплекс не является частью нормального хода развития, при котором на переднем плане находятся сексуальное желание и ревнивое соперничество. Из-за постоянно действующих защит от сохраняющегося у них раннего нарушения им навязано осознание существования эдипальной пары. Оно почти невыносимо, и они используют дальнейшие защиты, чтобы сделать его невидимым и чтобы оно невидимым оставалось. Таким образом, я не согласна с утверждением школы Кохута, что это случаи дефицита, в которых эдипова комплекса нет. Прежде всего, поскольку проективная идентификация с объектом стала для них способом справляться с нарушенными отношениями с их исходным объектом, осознание присутствия комбинированной фигуры выбрасывает их из их проективного домика внутри объекта. |
