– Сандра говорит, – словно оправдываясь, пояснила Бекки, – что когда я поправлюсь, тогда и буду украшать. – Она рукой обвела стены. – А сейчас, чем меньше вещей, тем легче дышать. – И было непонятно, согласна она с сестрой или подчиняется ей. – Хорошо, что ты пришла, Джин. Я одна. Скучно. – Она никогда не употребляла слово «тоскливо». Оно означало бы жалобу, а Бекки уже знала, что люди не любят чужих жалоб.

– А Сандра? – спросила Джин.

– У Сандры своя квартира. Она очень занятой человек, забегает ко мне на пять минут – ей некогда.

– Бекки… – проговорила Джин. – Я почувствовала его!..

Она произнесла это торжественно и немного испуганно. Бекки также испуганно спросила:

– Кого?

– Его! – Джин дотронулась до живота.

– Ребенка Стива?.. – прошептала Бекки. – Ты рада?

– Не знаю.

Джин хотелось, чтобы Стив был рядом. Даже если бы он отказался от ребенка, она не чувствовала бы себя одинокой. Лишь бы он знал!.. А теперь, кроме Бекки, ей некому рассказать…

– Не знаю, – повторила она.

– Ты всегда можешь поделиться со мной. Я не болтлива, – сказала Бекки. Она понимала, что сейчас нужна Джин. Но, когда все наладится, Джин, как и другие, забудет о ней…

Возвращаясь домой. Джин купила бутылку приличного бренди – отблагодарить пекаря Ричарда.

Пекарь сидел у Агаты в одних трусах. У него были длинные тяжелые руки, большие плоские ступни и яйцевидная лысая голова с маленькими глазами на бледном лице. Появление Джин не смутило его – он чувствовал себя благодетелем и не поспешил за галстуком.

Пекарь вылакал всю бутылку. Маленькие глазки превратились в щелки, лицо покраснело. Чуть заикаясь, он стал поучать обеих женщин, как следует жить. Жить следовало, как он. У него классная машина, приличный дом, он собирается купить на побережье небольшую виллу.

– И еще кое-что останется! – сообщил любовник Агаты, намекая на величину своего банковского счета.

После приобретения виллы пекарь задумал оставить работу и жить в свое удовольствие. Но даже пьяный, он не обмолвился, будет ли участвовать в этом удовольствии Агата. Женское самолюбие Агаты задевали такие речи, особенно в присутствии другой женщины, и она наигранно бодро сказала:

– Ну, ну, расхвастался! Ложись спать…

Джин подавляла одуряющая монотонность новой работы. Еще более трудным оказалось не однообразие, а то, что всю смену приходилось выстаивать на ногах. Однако и это было не самым тяжким. Самое тяжкое – мучная пыль. Когда Джин вспарывала мешок и мука сыпалась в чан, поднявшаяся облаком взвесь забивалась в рот, в нос. Джин кашляла и, еле дождавшись перерыва, выбегала во двор, чтобы подышать чистым воздухом. Она пробовала закрываться платком, но вскоре начинала задыхаться.

Через несколько дней к ней подошел мистер Плейс:

– Мисс Лоу в вашем положении… – «В вашем положении?» Неужто заметно? Или Агата сболтнула? Джин покраснела. – В вашем положении, думаю, – продолжал мистер Плейс, – следует менять работу.

Джин запротестовала:

– Я справляюсь!

– Мы подыщем вам что-нибудь другое.

Он ушел, оставив Джин в растерянности. Она вспомнила слова Агаты: «Ты понравилась нашему старику». Этого только не хватало! Но он ведь знает, что она беременна…

Прошло две недели. Джин продолжала отмерять в чаны муку. Руки уже сами выполняли заученные движения, и, если бы не белая пыль, Джин считала бы, что с работой ей повезло.