— Заводи трос ниже! Чего копаешься? — донесся человечий голос. Она увидела, как двое мужиков подвели железную веревку под стог, прицепили ее к трактору.

Кузя испугалась. Но когда стог содрогнулся и поехал, вскочила, зарычала на мужика, шагавшего рядом.

— Господи! Рысь! — заорал тот утробно и, обогнав трактор, замахал руками, указывая на стог.

Тракторист оглянулся. Глаза его сделались круглыми.

Кузя прыгнула со стога на кабину трактора, с нее — на дерево и вскоре скрылась в тайге.

Старый олень, встретившийся Кузе па другой день, был большой радостью для рыси.

«Добралась. Живая. Теперь уже недалеко», — нюхала Кузя знакомые запахи тайги.

Олень не сразу заметил рысь. Он выбивал мох из-под снега мослатой ногой, собирал колючий ягель теплыми губами.

Кузя не собиралась нападать на него. Радость встречи была так велика, что голод забылся. Она смотрела на ветвистые рога, заиндевелую шерсть оленя.

Возможно, он из ее леса и заблудился в чужих местах от страха, спасаясь от болезни, людей и зверей.

Кузька смотрела на него, как на добрый знак — итог своих мук.

А олень, услышав, как упал маленький комок снега из-под лап Кузи, метнулся в глушь тайги, унося на рогах ветер.

Кузя бежала следом — по деревьям, зная наверняка, что олени никогда не сбиваются с пути.

Ночами ей казалось, что она слышит рысиные голоса своего леса. Значит, она не опоздала, еще успеет на снежную тропу.

Если там еще остались рыси, значит, болезнь ушла. Ведь жив старый олень. Не все в тайге умирают. Просто надо переждать и вернуться. К себе. В лежку. На свой участок. И никогда их больше не покидать.

Свой лес… Кузю тянуло туда постоянно. Но почему? Ведь тайга везде может приютить зверя. Для нее нет своих и чужих кровинок. Но почему и зверь помнит, хорошо знает свой угол? Только в нем живет и плодится, только там смеется и плачет.

Кузя кусала смог с макушки ели. Смочила, охладила язык и зубы. Свысока хорошо видно вокруг.

Рысь нюхали воздух. Морозный, он обжигал нос. Но от того лишь острее обоняние.

Кузя прислушивалась к таежным голосам и запахам. Свой лес она знала по множеству особенностей, которые отличали его от другой тайги.

Он пах нефтью, ее маслянистые черные разводы были на болоте. А при нефти в земле — по-особому пах воздух на участках. Родники ее тайги — самые холодные и звонкие. В ее тайге слишком редки перестойные деревья, а потому запахов гнили и прели на них не было. Даже в дуплах, гнездах, лежках и норах звери меняли сухой подстил раз в году. В других местах, Кузя в этом убедилась, подстил менялся даже летом по три, а то и по четыре раза.

В своей тайге Кузя слышала мышь даже под глубоким снегом. И безошибочно находила ее. Все

потому, что в ее тайге земля и летом прогревалась на полтора метра, а дальше шла вечная мерзлота. Ее не могли прокопать таежные звери.

Неудивительно, что их жизнь и сквозь снег слышали рыси и лисы. В других лесах земля прогревалась много глубже.

В ее тайге птицы вили гнезда поближе к земле, было много орехов и ягод. Был мох и трава, где они прятались от погони, во время линьки. В этом лесу не жирела живность. Все умело летать или бегать быстрее ветра, каждый умел защищаться.

В ее тайге не водились клещи, о которых рысь узнала в новых местах. Она едва разглядела маленькую вредную козявку, жившую в лесу и не приносившую ему никакой пользы. Ее тайга такого не потерпела бы.

Крошечная букашка имела много ног и беззубый рот: где он находился — рысь не разглядела. Один живот у клеща имелся, а на нем — еле приметная голова. В ней и пасть. Хотя ни клыков, ни рыка, даже пищать козявка не умела. Зато кровь пила с каждой зверюги. Вгрызалась в кожу с головой. Незаметно, неслышно прокусывала ее.