В глазах плыл черный туман. Кот не почувствовал, как его вытащили из-под коряги.

Чей-то звонкий голос сказал:

— Красавец! Спасти его надо. Жаль такого зверя терять. Давайте вакцину, шприц. Может, он окажется везучим…

Он не почувствовал укола. Не знал, что вместе с другими молодыми рысями ехал в телеге к зимовью лесника, где когда-то росла Кузя. Неделю он не открывал глаза. Сколько уколов ему сделали? Но ведь не только ему.

Шерсть на боках и спине у всех повылезла. Даже морда кота была будто в лишаях. Больных рысей, усыпив, смачивали марганцовкой от облысения, смывали настоем чистотела. А когда рыси просыпались, уже не чувствовали зуда на коже.

Кот, дружок Кузи, оклемался раньше других. Валила слабость, лапы разъезжались, как у малы ша. Чьи-то человеческие руки давали ему еду. Он отворачивался. Не доверял человеку. Но тот уговаривал. Кот рычал. Он не признал в человеке друга. И едва появилась возможность, удрал в тайгу.

Он не знал, что эту возможность ему предоставили потому, что беда уже миновала.

Люди знали, что все живое в тайге исцелит само себя. Исцелит, накормится и выживет.

Главным было — вырвать у смерти всех, кто еще дышал.

Кот долго жевал волчьи ягоды. Выгонял из себя все больное, ненужное. Выкусал отлинявшую во внеурочное время шерсть. Он заново учился жить в тайге, лазить по деревьям. Стал злым и недоверчивым к собратьям.

За время болезни он так отощал, что под ним не сгибались даже молодые лапы елей.

Может, потому он стал прожорливым и жадным.

Кот, походив по тайге, поселился на участке Кузи в ее лежке, надеясь, что подруга вернется. Он не искал себе другую рысь. Хотя к зиме готовился основательно. Он не думал выходить на снежную тропу. Верил, что, если выжил, тайга не обойдет его своими радостями.

К осени шерсть у кота выровнялась. Плешины заросли. Бока потолстели, лапы окрепли. Появился жирок. Распушилась шерсть на морде и груди. Спина снова стала гибкой и упругой.

Кошки, встречавшиеся с ним в тайге, не рычали на него, как на других. Присматривались.

А он, не теряя времени, надежно пометил участок Кузи, расширив его за счет соседнего и, не приглашая к себе никого, готовил к зиме лежку и дупло. Утеплял их, чистил, драл когтями смолу с елей и грыз се.

Кот ждал Кузю. Ведь снег пошел.

Та была далеко от него. Оставшись одна, без котят и соседки, она совсем приутихла. Редко выходила на охоту. А когда погналась за зайцем, угодила в силки. Еле выбралась. И решила покинуть новые места, так и не давшие ей приюта.

Кузя шла на север. Оттуда дули беспрерывные ветры. Изредка на снегу она чуяла следы своего котенка. Как далеко он ушел! Один ли? Нет, вот след подруги. Глянуть бы. Каким он стал?

Кузя побежала по следу. Он взмывал на ели, на березы, вот мимо жасминового куста проскочил.

Кузя втянула носом воздух. Опять люди. Целое село. Зачем рысенок побежал сюда? Ведь там, где чужие, опасно. Разве не убедился в дороге? Хотя он видел лесника. Но ведь тот совсем не такой, как другие.

Мчалась Кузя через поляну. Вот здесь рысенок кружил вокруг куста с подружкой. Играли. Может, увела его в чащу, подальше от людей. Но нет, следы несутся прямо к жилью, к сараю. Вот тут… Что это? Кузя забыла, что белый день. Она кинулась к мужику, стоявшему над ее рысенком. Человек собирался вытряхнуть его из шкурки и держал в руках нож.

Рысь прыгнула на грудь, сомкнула клыки на горле человека и, схватив рысенка, кинулась в тайгу. Ей стреляли вслед. Но жившую среди людей рысь убить невозможно. Она знала не только хитрости, понимала человека не хуже тайги.

Кузя унесла рысенка подальше. Он уже был мертв. Спрятав его под корягу, занесенную снегом, сидела рядом.

Она, как никто другой, поняла, что не причинил ее котенок зла людям.