Илья кошачьим прыжком взлетел с койки, приземлился на четыре точки, в руке его сверкнул нож. Зулу неподвижно застыл с рукой, протянутой к ботинку.

– Простите, – смущенно сказал он и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

Илья встал, недовольно хмурясь и складывая нож.

– Ничего страшного не произошло, – сказал он. – Но я должен предупредить вас, что я провел два года за границей во время стычки у Ориона.

Он сел на койку, спрятал нож под подушку.

– И, пожалуйста, не будите меня таким грохотом, когда я сплю, не подходите без предупреждения сзади. Вы поняли меня? У меня кошачьи повадки – могу и поцарапать.

– Я запомню, – пообещал Зулу.

Илья удовлетворенно кивнул. Пестрая русская рубаха, которую он носил нараспашку, подпоясывая ее кушаком, распахнулась, обнажив грудь: от левого плеча, наискосок до самого живота тянулся синевато-багровый шрам. Зулу не мог оторвать от него своего взгляда. Илья заметил это и пожал плечами.

– Сувенир, – односложно пояснил он, завалился на койку и, не сказав больше ни слова, мирно уснул.

Зулу разделся и забрался на свою узкую койку так тихо, как только мог. Вытянулся, почесал затылок, прикрыл глаза. Но спать не хотелось. Он притянул к себе трикодер, пристроил его у самого уха. Но у него еще не было времени, чтобы запрограммировать его на свой голос, да и разговаривать с компьютером в то время, когда рядом с тобой кто-то пытается уснуть, – не очень хороший тон.

Нажав на клавиатуру, Зулу вызвал чертежи «Аэрфена» и час за часом изучал их, вникая в общий план, в различия между «Аэрфеном» и другими кораблями эскадрильи. И все это время он раз за разом покручивал кольцо Мандэлы на своем пальце. Ему так не хватало ее! И его удивляло, что он не чувствовал того же по отношению к «Энтерпрайзу». Но как ему недоставало ее! Мандэлы! Произошло столько всего, о чем он мог бы рассказать ей – во время ее уроков фехтования или его уроков дзюдо… или…

«Когда мы встретимся?» – подумал он, и вспомнил, что прошло уже двадцать четыре часа после их расставания. Спустя такое же время после прибытия на «Аэрфен» Зулу крепко уснул, а тусклый свет экрана освещал его счастливое лицо.

* * *

Командир Спок шел вниз по широкому коридору корабля, который считался теперь его кораблем. Но он не был амбициозен, вернее, его амбиции шли в направлении, далеком от командования кораблем и его экипажем, набранном преимущественно из землян, все еще непостижимых для Спока. И Маккой правильно говорил: он был капитаном не по призванию, а по принуждению. Конечно, он будет исполнять эту работу как можно лучше и до тех пор, пока будет вынужден делать это. Но при первой же возможности он переведется на другой корабль офицером по науке – и чем скорей, тем лучше. Ему и в голову никогда не приходило, что он может остаться на «Энтерпрайзе» при другом капитане. Со смертью Кирка умерла и часть его, Спока, жизни. И ее нельзя было возродить.

Он попытался выяснить, что произошло, и потерпел полную неудачу. Любое разумное предположение заканчивалось тупиком невозможности. Не было найдено ни одного доказательства существования сообщника. Да и невозможно себе представить, что кто-то проник на корабль, неведомо как, и, так же неведомо как, исчез. Но и Мордро не мог, никак не мог выбраться из каюты, сделать свое черное дело и вернуться обратно. И все-таки, кажется, он сделал это. Но кто ему помогал?

Медицинское освидетельствование Дженифер Аристидес дало непостижимые уму результаты: она была так серьезно больна, что не могла освободить Мордро, а впоследствии принять яд, чтобы скрыть свою вину.