Ее дом никогда не казался ей таким огромным, как в последний год. Каменные стены были побелены изнутри, земляной пол, утоптанный до твердости многими поколениями ее предков, стал гладким, как камень. Мебель была простой, но прочной, рассчитанной на многолетнюю службу. Большой дубовый стол с шестью стульями, высокая конторка, где мать хранила свои сокровища, кувшин из тонкого фарфора с узором из пурпурных цветов. В углу, за двумя перегородками, сооруженными ее отцом, находилась родительская кровать, а чуть подальше – ее собственная. Братья спали наверху, на антресолях, куда забирались по стоящей в углу приставной лестнице.

Теперь в этом доме она жила одна. Ее отец, Фергус, Джеймс, Маркус – никого из них больше нет в живых. Мать ее умерла спустя несколько недель после известия о гибели сыновей и мужа, испытывая подлинное облегчение при мысли о смерти.

Однако трубные звуки все приближались, время от времени прерываемые только ударами грома. В груди и мозгу Лейтис все росла и ширилась мелодия погребальной песни Макреев, она пронизывала ее до мозга костей. Она заморгала, вдруг осознав, что музыка слишком громкая, чтобы быть плодом ее воображения. И слишком опасная. Неужели это опять Хемиш?

Она резко поднялась с места, оттолкнув скамейку от ткацкого стана. Подойдя к открытой двери своего дома, Лейтис на мгновение остановилась, держась рукой за притолоку. Этот звук не порождение ее воображения и не сон. Это значит, что ее дядя осмелился выйти навстречу англичанам и бросить им вызов.

Может быть, солдаты не слышат этого призыва и народу Гилмура не придется отвечать за вызов, брошенный Хемишем. Но в мыслях Лейтис бранила себя за собственную глупость. Музыка труб была хорошо слышна, гулко разносилась по лощине и холмам.

Лейтис потянулась за шалью, висевшей на гвоздике возле двери, и, накинув ее на голову, быстро вышла из дома. Сократив себе путь, пробежала через чахлый садик Малькольма и добралась до расщелины между двумя пологими холмиками. Проторенная тропа вела к холмам, и она отлично знала дорогу.

Ветер облепил ее платье вокруг ног, прижал его плотно к телу, сдувал волосы со лба назад. Казалось, нежный любовник-ветер ласкал ее лодыжки, запястья и шею, целовал ее, и его поцелуи пахли влагой и солнцем.

Блеск молнии отрезвил ее, напомнив о том, что неразумно подниматься на холм во время грозы. И все же она боялась не столько сил природы, сколько людей. Этот урок она усвоила еще год назад.

Она взбиралась на пологий округлый холм, и цветы поднимали свои головки ей навстречу. На ветру, как бы приветствуя ее, покачивали своими розовыми бутонами первоцветы с желтой сердцевиной, гордый чертополох вздымал вверх пики и крупные, еще не распустившиеся головки, желтые и пурпурные. Бледно-голубые колокольчики на изящных тонких стеблях, любимые цветы Лейтис, кивали головками. Хрупким цветам было трудно выжить и еще труднее цвести.

С одной стороны лощину защищали густые леса. Холм венчали толстоствольные сосны, что придавало пейзажу величие. Отсюда открывался прекрасный вид на долину. Здесь она искала своего дядю, зная, что это его любимое место. Она все поднималась вверх по тропе, уклоняясь от низко нависавших веток и продираясь сквозь подлесок.

Самая вершина холма была голой, как лысое человеческое темя. Когда-то здесь стояла, как лесной часовой, гигантская сосна. Но много лет назад в нее ударила молния, и она рухнула на землю с такой силой и грохотом, что земля содрогнулась.

Справа от нее был Гилмур.