Джеймс едва сдержался, но сумел успокоиться настолько, что смог еще раз взглянуть на девушку, сидевшую перед ним. Это оказалось трудным не потому, что зрелище было неприятным. Нет, красота ее приводила в восхищение.

— Уверен, что в Дорсете мне очень понравится, — сказал он, стараясь, чтобы не прорвалось наружу бешенство, клокотавшее в его мозгу. Ведь жена Годвина посмела приписать себе заслугу создания великолепного парка, который на самом деле был делом рук нежно любимой матери Джеймса и который она вынуждена была покинуть. А Дариус Годвин лгал своей дочери. Столько времени прошло с тех пор, и ложь, без сомнения, для всех превратилась в подлинный факт. Для всех, за исключением Огастеса Сент-Джайлса, третьего маркиза Кастербриджа, и Джеймса. Молодой человек был племянником маркиза и его единственным наследником. Когда Джеймс недавно прибыл в Англию, бездетный маркиз радостно приветствовал его, единственного сына своего умершего младшего брата Френсиса, в роскошном родовом поместье Моршем-Холл на дорсетском побережье. Джеймс, по собственному выражению старика, «был ответом на истовые молитвы, обещанием будущего для древнего рода, которому грозило вымирание».

Начиналось второе действие пьесы, а он чувствовал себя пригвожденным к месту разверзшимся злом предательства давних дней. Не покидала мысль, что эта приятная девушка может стать потенциальным орудием в чьих-то руках.

— Когда вы возвращаетесь в Найтхед? — Джеймс услышал собственный вопрос, как будто заданный кем-то другим.

Моментально взлетевшая вверх тонкая бровь дала ему знать, что Селина видит, насколько неуместен вопрос.

— Простите, если мое любопытство задевает вас. Я так давно не был в обществе и все еще забываю, что здесь правила приличия более строги. — Он лгал, но она едва ли когда-либо узнает это. — Замок Блэкберн — мой… мой первый дом, которым я владею в Англии. Я теперь как ребенок с новой игрушкой.

Мимолетно проскользнула мысль, что давно уже было пора начинать совсем другие игры. Джеймс всегда легко добивался побед над женщинами, но он обнаружил, что ему скучно думать еще об одном таком завоевании. Хотя женщину, сидевшую напротив, можно считать какой угодно, но только не скучной…

— Замок Блэкберн? — Она чуть наклонилась, и он заметил, что платье сидит на ней не совсем так, как надо, из-за высокой, полной груди. — Если это тот самый замок Блэкберн, который я знаю, то он принадлежит старому сквайру Лоудеру до самой его смерти. Это меньше трех миль от Найтхеда.

У Джеймса пересохли губы.

— То самое место, — сказал он Селине. — Как я понимаю, вы бывали в Блэкберне?

— Нет, не внутри. Сквайр жил очень уединенно, я слышала. Но я много езжу верхом, потому что… — Она умолкла в нерешительности. — В общем, я проезжаю мимо замка по нескольку раз на неделе.

Она отвернулась и глубоко вздохнула. Это движение почти высвободило из-под корсажа стоявший торчком бледно-розовый сосок. Джеймс судорожно глотнул и крепко прикусил нижнюю губу. При виде ее пышных грудей ему захотелось коснуться ее кожи, напоминавшей атлас цвета слоновой кости. Он хотел бы сдернуть лиф вниз, чтобы его руки наполнились ее плотью, хотел бы толкнуть ее на душистую траву, или на мягкие простыни, или даже здесь на пол и узнать вкус ее полных губ, ее шеи, этого соблазнительного соска, что превратится в твердый бутон у него между зубами. И когда она застонет и забьется под ним, выпрашивая все, чему он научил бы ее с таким удовольствием, тогда придет время для остального…

— Желаю вам насладиться вашей игрушкой, — сказала неожиданно Селина. У него возникло ощущение, что она прочитала его мысли, и он чуть не задохнулся.