Изменить размер шрифта - +
Между тем жизнь большинства цыган в Чехословакии, строго говоря, непрерывно колеблется между тюрьмой и волей, так что технические условия для осуществления их стерилизации налицо. В течение нескольких лет стерилизацией можно было бы охватить всех взрослых цыган, и со временем все они вымерли бы».

Вот что было написано в «Полицейской переписке».

В парламентских кулуарах об этой статье говорили как о нелепости, в которой, однако, что-то есть. Шесть депутатов от фашистской партии заседали весь вторник; в конце концов сошлись на том, что у чешского фашизма нет ничего общего с расизмом, и вопрос не был поднят с трибуны парламента. Пошли шутки о необходимости стерилизовать некоторых политических лидеров и даже целую парламентскую фракцию (коммунистов). Закончилось всё в кабачке «Роман», где скрипачом-премьером был цыган Иожка Лацко.

Вот почему у Габора большого родился Габор маленький.

Узнав об этом, вахмистр Заградничек только вздохнул и заявил:

— Начнёт воровать до трёх лет — закон окажется бессильным, но коли он начнёт позднее, можно будет арестовать Габора Лакатоша за недостаточный присмотр.

Он был тонкий знаток закона и цыганской души, этот вахмистр; однако конь о четырёх ногах, да и то спотыкается: Габор большой получил работу на лесопилке (совладелец Фёльдёш Бела), и Габор маленький ни разу ничего не украл. Примера не было.

Отец и сын жили в совершеннейшей дружбе, ибо что такое совершенная дружба? Когда ждёшь другого всё больше и больше и когда время от времени чего-нибудь да дождёшься.

Габор-младший был мальчишечка умненький. Он был из тех удачных детей, которым скука не в тягость; таким от начала дано без страха наслаждаться одиночеством, ценить которое другие люди либо научаются слишком поздно, либо не научаются никогда. Он жил в четырёх стенах, не слишком удалённых друг от друга, чернел между ними тёмным огоньком.

Было у него два стёклышка, красное и синее; через них он ловил свет, зелёным дождём осыпавшийся с веток деревьев. Ещё у него были полосатая майка, коричневые трусики, тряпичный куклёнок по имени Лайош — и, конечно, отец. Мама у них умерла, когда малышу исполнился год. Так Габор-младший, дитя из лесной сторожки, долго не знал, что есть такое слово — мама, известное каждому. Он даже долгое время думал, что у всех мальчиков есть только папы, и они вырезают себе сынишек из мягкого дерева, сперва учат их плавать, а потом уже — есть. В те годы Габор большой работал на лесопилке и жил в лесной сторожке недалеко от Якубовиц. Сторожку теснили ветви старых дубов, от этих объятий она вся почернела. Одно окошко смотрело на омут, другое — на лужайку с одуванчиками. Габор маленький смотрел то в одно, то в другое и очень скоро запомнил, что с одной стороны всегда омут, с другой — золотые одуванчики. По утрам Габор большой скрывался в белой мгле, и так Габор маленький постигал великое искусство ждать и радоваться встрече. Он постигал это искусство в ту пору, когда Габор большой начал его забывать.

Вечером Габор большой возвращался, и Габор-малыш рассказывал всё, что без него происходило. Вообще-то ничего не происходило, но откуда знать это ребёнку?

Габор-малыш говорил:

— Знаешь, папа, камень у омута вдруг сам подскочил и прыгнул в воду.

— Он вчера говорил мне, — отвечал Габор большой, — что хочет утопиться. А что камень скажет, то и сделает.

— Ещё, папа, подходил к окошку олень, хотел своим рогом провертеть дырку в стекле. Но я приложил туда палец и сказал ему: «Ты зачем обижаешь бедных цыган?» Потом прилетела оса и укусила его в попку.

— Осу-то я послал, — отвечал Габор большой.

— Ой, папа, какой же ты умный! — кричал Габор-младший.

— Ой, ты такой умный! У-юй, какой ты умный!

— Я, видишь ли, умнее всех на свете, — говорил тогда Габор большой, и оба верили этому.

Быстрый переход