На его лоб легла чья-то ладонь, большой палец приподнял веко. Лицо индейца витало перед ним в дремотном видении.

Уильям издал раздраженный возглас и, моргнув, повернул голову. Индеец что-то спросил, ему ответил знакомый голос. Кто… Мюррей. Это имя, казалось, плавало возле его локтя, и он смутно припомнил, что Мюррей был в его сне, он отчитывал змей на суровом шотландском наречии.

Сейчас Мюррей тоже говорил не на английском языке, однако и не на специфическом шотландском диалекте. Уильям с трудом повернул голову, все еще дрожа от озноба.

Вокруг костра на корточках – чтобы не намокнуть от росы – сидели индейцы. Один, два, три… шесть. Мюррей и еще один индеец сидели на бревне и разговаривали.

Нет, индейцев семь – еще один потрогал его лоб и наклонился.

– Думаешь, умрешь? – с толикой любопытства спросил он.

– Нет, – ухитрился выдавить Уильям в промежутках между клацаньем зубов. – Кто ты, черт побери?

Индейцу вопрос показался забавным, и он повторил его своим друзьям. Те засмеялись, тогда Мюррей посмотрел на Уильяма, заметил, что тот проснулся, и встал.

– Каньенкехака, – сказал индеец, усмехнувшись. – А кто ты, черт побери?

– Он мой родич, – коротко сказал Мюррей, опередив Уильяма, оттер в сторону индейца и сел на корточки рядом с Уильямом. – Живой?

– Как видишь, – угрюмо отозвался он. – Не хочешь представить меня своим… друзьям?

Первый индеец разразился смехом и, видимо, перевел его слова двоим или троим индейцам, которые подошли взглянуть на Уильяма. Они тоже сочли это забавным.

Мюррей не смеялся.

– Это мои родственники. По крайней мере, некоторые. Пить хочешь?

– У тебя много родственников… кузен. Да, если тебе не трудно.

Уильям попытался сесть, помогая себе здоровой рукой. Вылезать из-под промокшего от росы, но все равно уютного одеяла не хотелось, однако какая-то глубинная потребность заставляла его принять вертикальное положение. Мюррей, похоже, неплохо знал этих индейцев; впрочем, родня они ему или нет, а в линии его рта и плеч сквозило напряжение. И становилось ясно, зачем он сказал им, что Уильям – его родственник…

«Каньенкехака», – сказал индеец. «А ведь он не имя свое назвал, а племя, к которому принадлежит», – догадался Уильям. Вчера Мюррей тоже произнес эти слова, когда выгнал тех двоих минго. «Я каньенкехака. Могавк. Они меня боятся». Это прозвучало как простая констатация факта, и Уильям так и не расспросил Мюррея, обстоятельства помешали. Увидев несколько могавков одновременно, он одобрил благоразумие минго. Могавки прямо-таки источали первобытную жестокость, помноженную на небрежную самоуверенность людей, готовых петь – не важно, насколько хорошо, – пока их оскопляют и сжигают заживо.

Мюррей протянул ему фляжку с водой, и Уильям принялся жадно пить, а после налил немного воды в ладонь и омыл лицо. Почувствовав себя лучше, он сходил в кусты, затем вернулся к костру и сел на корточки между двумя индейцами. Они разглядывали его с неприкрытым любопытством.

Похоже, по-английски говорил лишь тот индеец, который пальцем поднял его веко; остальные кивали ему, сдержанно, но вполне дружелюбно. Уильям посмотрел через огонь и отшатнулся, чуть не упав. На траве лежало длинное рыжевато-коричневое тело, и пламя золотило шерсть на его боках.

– Он мертв, – заметив удивление Уильяма, холодно сказал Мюррей.

Могавки рассмеялись.

– Я понял, – ответил Уильям не менее холодно, хотя его сердце от потрясения билось сильнее обычного. – Так ему и надо, если это тот самый, что напугал моего коня.