Но вторая – бо́льшая – часть меня об этом не жалела. Да, я оставила отца, но вместе с этим оставила и Донию, и презирающих меня жителей городка, и все-все-все, что оковами лежало на моей прежней жизни. И это давало чудесное, неведомое раньше ощущение свободы.
А потом я все-таки уснула.
Я внезапно проснулась в темноте в насквозь промокшей от пота сорочке. Кто-то ломился в дверь спальни, пытаясь войти, и ревел в коридоре. На меня накатывали волны жара, как от печки. Я инстинктивно потянулась к лампе, затем вспомнила про свое клятвенное обещание и отдернула руку.
– Волк, – позвала я, тщетно пытаясь рассмотреть его на полу. – Волк!
– Эхо? – каким-то странным – ото сна, наверное, – голосом откликнулся он.
– Там кто-то есть.
В дверь что-то ударило, взвыл ветер. Затем раздался высокий жуткий смех, от которого, казалось, заходила ходуном вся комната.
– Волк?
– Все в порядке, Эхо. Здесь нам ничего не грозит.
Волк должен был уже полностью проснуться, однако его странный акцент при этом не исчез.
Раздался новый, настойчивый и громкий стук в дверь. Он становился все громче, смешиваясь с ревом какого-то неизвестного, но явно огромного и злобного зверя.
– Ничего не делай, – предупредил меня волк. – Ничего не делай, все само кончится.
Я дрожала, сидя в постели с натянутым до самого подбородка одеялом. Под сорочкой тикали часы с компасом, которые я никогда не снимала. По коридору разлетелся смех, зашептали голоса на незнакомом мне языке. Было страшно. Хотелось, чтобы в комнате стало хотя бы немного светлей, и я невольно вновь потянулась к стоявшей на прикроватном столике лампе.
– Оно сюда прорвется, – прошептала я. – Прорвется и уничтожит нас.
– Нет, мы в безопасности до тех пор, пока не откроем дверь. Или пока ты не зажжешь лампу. Она… Она искушает тебя. Проверяет на прочность.
– Она – это кто?
– Сила леса. Сила, скрепляющая этот дом.
Вся комната вновь задрожала, когда что-то ударило в дверь с такой силой, словно кто-то таранил ее вырванным из земли стволом дерева.
– Не думай об этом. Отвлекись. Огонь не может причинить тебе вреда. Она не сможет причинить тебе вреда.
Я вцепилась пальцами в край одеяла. Новый удар, и дверь оглушительно затрещала. Жар усилился, обжигал мою кожу. Меня трясло. Я думала, что разорвусь на части.
– Расскажи мне о своем отце, – неожиданно попросил волк.
– Что?
БАБАХ! – новый удар в дверь.
– О своем отце, – волку приходилось кричать, чтобы перекрыть вой налетевшего ветра.
– Он хороший и добрый, – ответила я, еще сильнее стискивая своими пальцами матрас. – Даже со мной. Особенно со мной.
– А почему ему не быть добрым с тобой?
– Потому что я… такая.
– Какая такая?
– Я чудовище!
– Неправда, ты не чудовище!
Вокруг нас завывал, кружился ветер. Теперь я хваталась уже за каркас кровати. Меня трясло.
– Расскажи мне еще о своем отце!
И я заговорила – это удивительным образом помогало мне преодолевать страх.
– Он любит мою мачеху. Не знаю почему, но любит. И он никогда… Да, никогда не смеялся надо мной. И не крестился, чтобы оградить себя от моего лица, которое изуродовал дьявол.
– Твое лицо изуродовал не дьявол, – ветер внезапно пропал и следующие слова волка эхом отозвались в наступившей тишине. – Твое лицо изуродовал я!
Нас с волком разделяло пустое пространство комнаты. |