Судя по письмам, Марта обладала несомненными литературными способностями. Она живо схватывала картинку и умела ее передать. Сначала Дашкова проверила компаньонку, поручив переделать дневник «Небольшого путешествия в горную Шотландию». Сама княгиня вела краткие записи. На их основе возник занимательный рассказ, который стилистически восходит к текстам Марты.

Кэтрин разделяла с сестрой ее литературные занятия. Она старалась разузнать побольше о лицах, которые упоминались Дашковой в мемуарах, и представить себе обстановку дворцов, где жила юная княгиня. Но для Китти покровительница предназначала другую работу: изложить ее воспитательные идеи: «Тебе, имеющей перо, которое, покорствуя гению, умеет и приятно, и сильно выражать богатство твоих мыслей, тебе представляю я необделанный камень, дабы ты, яко искусный ваятель, обработав его, произвела из него некий образ… Мне кажется, я уже слышу тебя, с обычной твоей пылкостью, прервав чтение, говорящую: “Но, княгиня, я никогда не была ваятелем”. — “Тише, тише, — говорю я. — Ты еще будешь испытуема”».

Вероятно, Кэтрин не вдохновилась идеей писать о воспитании и свой «дар ясности и сокращенности» обратила на «Записки». Полагаем, что «необделанный камень» — то есть подготовительные материалы для воспоминаний имелись, хотя Марта и отрицала это, говоря, будто княгиня пишет сразу, набело.

Среди таких подготовительных материалов можно назвать письма Екатерины II подруге, ее собственную переписку с родными и другими корреспондентами, пометы на полях книг Рюльера и Кастера, характеристики собственного характера в послании Кэтрин Гамильтон, наконец, письмо Кейзерлингу, с описанием переворота 1762 года.

Особую роль играли рассказы княгини, которыми пестрят письма сестер из России. Работа, судя по всему, происходила так: гостьи слушали, записывали, потом давали Дашковой прочесть, что получилось, и та оставляла свои пометы и дополнения. Тот факт, что мемуары записывались со слуха, на наш взгляд, не дает оснований считать их сфальсифицированными. Стилистически они скорее схожи с письмами Дашковой брату Александру, чем с посланиями Марты домой. Уже в XX веке множество воспоминаний было записано со слов участников событий, продиктовано журналистам и авторизовано по расшифровкам. Эти тексты занимают свое место в мемуарной литературе. Пометы Дашковой на полях (иногда весьма пространные), сделанные ею собственноручно, говорят о том, что княгиня читала написанный Мартой текст, дополняла его, но не правила. Следовательно, была с ним согласна.

О том, что Екатерина Романовна пишет воспоминания, знал ее брат Александр, к которому княгиня обращалась за справками. Знал и Федор Ростопчин, посещавший нашу героиню в июле 1804-го и в июне 1805 года. «Граф Ростопчин — человек весьма приятный», он «произвел чрезвычайно хорошее впечатление», — замечала Марта. Кроме того, он — «вылитый Павел I… Мы засиделись допоздна, разговор вращался вокруг различных событий русской истории».

Собственное мнение Ростопчина, напротив, неприязненное. «Имел я нередко случай видеться, говорить и спорить с княгинею Дашковою, — сообщал он П.Д. Цицианову. — Что ж из сего вышло? Она от меня без памяти, пишет, и я должен отвечать, читать у ней все важные переписки, а она кстати и некстати кричит, что она в своей жизни нашла лишь трех человек, кои делают честь людям: Фридриха Великого, Дидерота и меня»

Именно Ростопчин донес в Комитет министров о том, что покидавшая страну Марта вывозит с собой весьма опасную рукопись. В журнале комитета сказано, что мемуары Дашковой «содержат изъяснения против разных лиц, как посторонних, так и близких ее, и, наконец, против правительства». По сей причине, прежде чем допустить путешественницу на корабль, ее вещи подвергли досмотру для «отыскания и секвестирования» полученных от княгини бумаг.