Эта история, рассказанная Мартой сразу по прибытии в Англию, 1 января 1809 года, брату княгини Семену, не вызвала доверия у бывшего посла. Не кажется она правдоподобной и сегодня. Скорее всего, протографа не было, а французский оригинал, написанный рукой компаньонки и обнаруженный после смерти княгини Дашковой в ее доме, — единственный авторизованный экземпляр.

Скандал в благородном семействе

Благодаря Марте княгиня обрела голос в веках. Из-за нее же — окончательно потеряла детей.

В конце 1798 года Павлу Михайловичу пришлось уволиться из армии. Были доносы, в которых трудно разобраться. Понятно одно: Павел ушел от скандала. В конце 1800 года его избрали предводителем московского дворянства, но и здесь князя преследовали неудачи, поскольку приходилось согласовывать действия с военным губернатором Москвы Иваном Салтыковым — старинным недругом Дашковой. По ее письмам брату видно, что она вникала в тонкости службы сына и малейшую шероховатость в отношениях воспринимала как личную обиду. «Как мог Салтыков… позволить себе сказать князю, который сам был губернатором, что он не знает законов? — возмущалась Екатерина Романовна в 1802 году. — Мой сын не должен ждать, пока неприятности… увеличатся из-за его чрезвычайного бескорыстия. Лучше ему подать в отставку. Это глупо служить, терять время и тратиться, если знать, что ему, может быть, даже не будут признательны». Павлу Михайловичу шел уже сороковой год.

К вопросу о бескорыстии. В сентябре описали «за казенное изыскание», то есть за растрату, и выставили на торги тамбовские села Дашкова — Архангельское и Карай Салтыков ценой 23 630 рублей 50 копеек, с годовым доходом четыре тысячи рублей. Выкупать «секвестрованные имения сына» опять пришлось Екатерине Романовне. Тогда же в историю с новым долгом влипла дочь, на этот раз с нее требовали десять тысяч.

Опутанный финансовыми обязательствами, сильно зависимый от матери, Павел Михайлович казался очень податливым. Отправляясь в Москву в 1800 году, он окончательно разъехался с женой, которая поселилась в одном из его имений. Сам князь завел в Первопрестольной любовницу неблагородного происхождения, что, конечно, не могло нравиться матери.

Отдохновение души Екатерина Романовна находила только в общении с Мартой. «Я самый безобидный представитель человеческого рода, не обладаю талантом к интриге и не имею желания влиять… Быть свободной — вот все мои притязания», — писала ирландка. Сколько раз подобные пассажи повторяла сама Дашкова!

Встретив похожую душу, Екатерина Романовна была потрясена. Уже 2 января 1804 года мисс Уилмот писала отцу: «Она объявила, что собирается бросить Вам и матушке вызов и доказать, что я не Ваша, а ее дочь. Ей рисуется шуточный судебный процесс, на котором будут восстановлены ее родительские права, узурпированные Вами во время посещения ею Ирландии». Шутки шутками, а княгиня начала всерьез задумываться о возможности оставить у себя «милого ангела».

Лучшим способом удержать компаньонку был брак внутри семьи. С непутевым сыном благодетельницы. Позднее Марта писала: «Любовь ко мне Дашковой подала повод думать, что она действительно желает видеть во мне свою дочь и решилась усыновить меня с помощью развода своего сына».

О чем племянник Дашковой Дмитрий Бутурлин не замедлил сообщить дяде Семену Романовичу в Лондон: «Я еще не видел ее сына. Говорят, что между ними разногласия, что она хочет женить его на своей англичанке».

Разногласия появились не сразу. На первых порах Павел Михайлович учтиво встретил Марту, сказав, что княгиня полюбит ее как «дочь», а в нем самом она всегда найдет «брата».