А если им удастся перейти Дунай и попасть в турецкую Болгарию, то откроется путь в столицу Высокой Порты – Константинополь.
Императрица была совершенно уверена в успехе. «Войска мои… идут воевать против турков с такою же охотою, как на свадебный пир», – хвасталась она Вольтеру [3]. Но война никогда не бывает похожа на свадьбу, особенно для русских солдат-крестьян. Сам Потёмкин до тех пор был знаком с военной жизнью лишь по чванливым россказням петербургских гвардейцев, но теперь он прибыл в настоящий – суровый и суматошный – мир русской армии.
Жизнь русского новобранца была такой короткой, что порой обрывалась прежде, чем он добирался до своего лагеря. Когда солдаты покидали свой дом и отправлялись на пожизненную службу, семьи горестно прощались с ними, как с покойниками, пели рекрутские песни и плакали. Затем рекруты строились в колонны и маршировали на фронт, иногда закованными в цепи. Они были вынуждены переносить жестокие мучения и страдать от разлуки со своей родной деревней и родными. Современный историк справедливо сравнил их положение с трансатлантическими путешествиями негритянских рабов. Многие рекруты умирали в пути, когда им приходилось преодолевать тысячи вёрст, или приходили на место службы в таком изнурённом состоянии, что вскоре погибали: граф Ланжерон, уроженец Франции, служивший в русских войсках в конце XVIII века, писал, что половина его рекрутов умирала. Ланжерон в красках описывал строжайшую дисциплину и мучительные побои, не позволявшие крепостным солдатам восстать против своих хозяев-офицеров; впрочем, вероятно, жестокость русской армии едва ли отличалась от положения в прусской армии или на британском флоте. Как и чернокожие рабы, русские солдаты находили утешение в своей красочной, религиозной и душевной народной культуре. Их жалованье составляло всего 7 рублей 50 копеек в год (для сравнения: жалованье премьер-майора – уже 300 рублей), в то время как Потёмкин, далеко не богатый человек, за одно только участие в перевороте получил 18 000 рублей. Потому члены солдатской коммуны – артели – делили друг с другом всё, ведь артель была для них одновременно родной деревней, церковью, семьей, кружком друзей, кухней и банком [4]. В их репертуаре было множество песен, которые они могли петь пять или шесть часов подряд беспрерывно [5] (позднее солдаты сочинят не одну песню о Потёмкине).
Несмотря на всё это, русский солдат считался «лучшим солдатом в мире, – писал Ланжерон. – Он соединяет в себе все качества солдата и героя. Он умерен, как испанец, вынослив, как богемец, исполнен национальной гордости, как англичанин, и подвержен вдохновению, как француз, валлонец или венгр» [6]. На Фридриха Великого во время Семилетней войны произвели впечатление и поразили русская отвага и выносливость, он называл русских «les oursomanes» [7] за их поистине медвежью маниакальную свирепость. Потёмкин служил в кавалерии, которая была известна своей кровожадной жестокостью и смелостью, особенно если она выходила в бой вместе с нерегулярной лёгкой конницей – казачьими войсками.
Русской армии не было равных в Европе, потому что до американской и Французской революций войска муштровали и отправляли в сражения именем королей, а не за идеи или национальные интересы. Большинство армий были многонациональными и состояли из наёмников, принудительно записанных в нее рекрутов и разного сброда; все они служили флагу, а не стране. Но в русской армии служили русские же крестьяне, которые попали под массовые призывы и были выбраны из более чем семи миллионов душ. Казалось, что в этом причина их почти безрассудной храбрости [8].
Офицерский состав формировался либо из русских землевладельцев – дебоширов и страстных любителей азартных игр, – либо из немецких (или позднее французских) солдат удачи, – все они славились своей жестокостью. |