В конце апреля скончался Николай Чоглоков. Поговаривали, что это произошло не без участия его врагов — Ивана и Александра Шуваловых, которые оплатили услуги врачей, проявивших намеренную нерадивость в лечении. Старшим в свите Петра вместо Чоглокова стал Александр Шувалов, наводивший «ужас на двор, город и всю империю». Екатерина боялась Шувалова. Он внушал страх как глава тайной канцелярии. Жутко было на него смотреть: вся правая половина лица дергалась в гротескных конвульсиях, когда Шувалов был в сильном волнении. Вид этих гримас вызывал у Екатерины содрогание. В тот век считали, что ребенку в материнской утробе передается любая порча, любое воздействие, которому подвергается его мать, и поэтому назначение Шувалова обер-гофмейстером великокняжеского двора заставляет усомниться в добрых намерениях императрицы по отношению к жене своего племянника.

Вскоре после этого Екатерину постиг еще один удар. Марию Чоглокову удалили от двора, и пошли слухи, что ее место должна занять графиня Румянцева, сплетница и интриганка, происки которой в прошлом испортили репутацию Иоганны. Графиня была «заклятым врагом» Сергея Салтыкова и очень прохладно относилась к княгине Гагариной, близкой подруге Екатерины.

Смысл этого шага был понятен Екатерине, которая «потеряла терпение» и залилась горькими слезами по причине «великого невезения». Она была уверена, что графиня постарается очернить ее имя и принести как можно больше вреда, поэтому умоляла Александра Шувалова помешать этому назначению.

Императрица смягчилась, и больше о графине Румянцевой не было слышно. Зато Екатерине пришлось общаться с отвратительным Шуваловым, и вдобавок к ней назначили повитуху, которая должна была следить за каждым ее шагом. В мае двор перебрался в Петербург. Путь был долгим — двадцать девять дней. На сей раз Екатерина была избавлена от сильной тряски, из-за которой у нее прошлый раз случился выкидыш. Но ей пришлось испытывать страдания иного рода: все эти недели, показавшиеся ей бесконечными, она провела в обществе Шувалова и его жены, злой и наглой особы. Ей отказали даже в мимолетной встрече с Сергеем, который был назначен в кавалерийский эскорт и гарцевал на коне неподалеку.

Наконец они прибыли в столицу, и Екатерина тревожилась, что Сергея пошлют куда-нибудь с поручением. В минуты отчаяния ей на ум приходила мысль, что ее любовнику их связь обременительна и он с радостью ухватится за любую возможность, лишь бы оказаться подальше от нее. Она чувствовала себя покинутой и обманутой и буквально умирала от несчастной любви. «Глаза у меня все время были на мокром месте; мною овладели тысячи страхов», — писала Екатерина. Она пыталась отгонять от себя мрачные мысли долгими прогулками, но они не приносили утешения.

Когда пошел девятый месяц беременности, она узнала, что в покоях государыни ей готовят специальную родильную палату. Это было для нее новым жестоким ударом. Очевидно, императрица будет лично надзирать за родами, и Екатерина попадет в полную зависимость от нее. Ей не позволят рожать в собственной спальне, в присутствии тех, кто ей дорог. Ее лишали близких людей и знакомой обстановки.

Александр Шувалов отвел ее посмотреть родильную палату — голую, унылую комнату, где неприкаянно стояла кое-какая мебель, обтянутая малиновой камчатной тканью.