Я запросил у специальных служб Великобритании соответствующее
подтверждение этому, поскольку Шелленберг содержится в английской тюрьме.
Ответа я не получил и связался с Робертом Харрисом, которого вы
представили мне в доме очаровательной дамы в Бургосе. Он сразу же ответил
мне, пообещал навести справки по своим каналам. Пожалуйста, запишите его
адрес, если у Вас его нет: Роберт Харрис, Нью-Бонд стрит, 12, Лондон,
Великобритания. Я не смог скрыть от него, что интересующая меня информация
связана с Вашей судьбой..."
"Господи, - подумал Штирлиц, - какая же умница Пол! Вот кто мне
сейчас нужен! Роберт Харрис, как я мог исключить его из дела?! Уж если
кого он и ненавидит, так это нацистов! А еще - как человек, связанный с
корпорацией "Бэлл", - он всегда отзывался об ИТТ как о гитлеровском
гнезде, и говорил он это еще в конце тридцатых!
Да, мне необходим Харрис, а для этого я должен отправить телеграмму
Клаудии. Кстати, уж если кто и может быть ей нужен до конца дней -
прекрасной, зеленоглазой, доброй женщине - так это именно Роберт.
Стоп, - остановил себя Штирлиц, - не лги. Не надо. Нельзя. Ты же
видел, как она относится к нему. Она жалеет его и совершенно к нему
равнодушна. Не появись я в ее доме, кто знает, быть может, у них бы что-то
и сложилось. "Память" - жуткое слово, но ведь именно оно породило понятие
"забвение". Постепенно она бы забыла меня, он так добр к ней, так ласков и
корректен...
А если я отправлю телеграмму ему одному? Да, но после того, как
Роумэн связался с ним, наверняка он под колпаком. И дело будет обречено на
проигрыш с той минуты, когда он получит мое сообщение. Он привезет на
"хвосте" слежку, ясное дело. А Клаудиа - я молю бога, чтобы за ней не
смотрела Пуэрта-дель-Соль - прилетит в Лондон и пригласит его ко мне, ей
он не откажет.
Погоди, - Штирлиц снова остановил себя, - а вправе ли я так
поступать? Вправе ли я обращаться к ней с такой просьбой?"
Он перевернул последнюю страницу письма; несколько ничего не значащих
фраз, которыми обычно заканчивают послание, но лишь запятая и тире,
поставленные там, где следовало бы поставить точку, заставили Штирлица
опустить страницу в содовый раствор, а потом прогладить утюгом (у
профессора в доме был лишь старинный, громадный агрегат, заправлявшийся
углями; пришлось купить американский плоский, который довольно быстро
нагревался на электроплите).
Роумэн, видимо, торопился, когда писал, потому что почерк его, обычно
довольно разборчивый, округлый, в тайнописи был стремительным, буквы
словно громоздились одна на другую.
Прочитав сообщение, Штирлиц понял, отчего так торопился Пол.
"Я воспользовался Вашим советом и достал довольно значительное
количество фотографий людей СД и абвера. |